никогда не говорит о своей семье, своих корнях — вот что прежде всего вызывает его подозрения. Лопес признает, что он наполовину португалец, но своего еврейства, для всех очевидного, — никогда. Как и отец Дездемоны в «Отелло», мистер Уортон испытывает безотчетную брезгливость, представляя свою дочь в объятиях чужака. Вместе с тем он понимает, что в девятнадцатом веке, веке прогресса, такое инстинктивное отвращение недопустимо. «Вполне возможно, это всего лишь предубеждение, — размышляет он. — Другим человек отнюдь не противен лишь потому, что он чуждого происхождения и носит иностранное имя. Другим не пришло бы в голову, что в человеке течет еврейская кровь, потому что у него смуглая кожа, да и вообще отталкивать его, даже если среди его предков есть евреи». В результате либеральные угрызения совести возобладали над дурными предчувствиями, и мистер Уортон разрешает дочери выйти замуж за Лопеса.

И чуть не сразу убеждается, что, проявив терпимость по отношению к еврею, совершил роковую ошибку. Выясняется, что Лопес скорее похож на мальтийского еврея^[2] Кристофера Марло, чем на Даниэля Деронду. Жадный, мстительный, бесчестный, он решает выдоить из богатого тестя деньги, чтобы спастись от финансового краха из-за неудачных операций на бирже. По мере того как мистер Уортон осознает глубину своей ошибки, Троллоп наделяет Лопеса все более отвратительными чертами: «безотцовщина, чужак, чернявый португальский еврей без роду без племени», «язык у него без костей», «горящие глаза, крючковатый нос». Скаредность его безгранична: «Боже мой, — говорит мистер Уортон дочери, — да он убил бы тебя без малейших колебаний, если бы это принесло ему деньги». И Лопес, подобно Шейлоку, сторицей платит англичанам и христианам за их ненависть. «Ты ведь знаешь, что евреи обобрали египтян, и это ставится им в заслугу, — говорит он жене. — Так вот, твой отец для меня — египтянин, и я его разорю».

Однако Троллоп клеймит Фердинанда Лопеса не за то, что он бесчестный кровожадный еврей, а за то, что Лопес — не джентльмен. Если нравственный посыл романа Элиот — еврей может быть благородным человеком, то Троллоп утверждает, что еврей, даже внешне похожий на джентльмена, никогда не станет таковым по сути. «В каком-то смысле [Лопес] был одним из тех, кого принято называть джентльменами, — пишет Троллоп. — Он знает, как следует говорить, как надлежит выглядеть, как пользоваться ножом и вилкой, как одеваться и как ходить. Но в нем нет и малой толики чувств, присущих джентльмену». Этого благородного английского титула Лопес, по мнению мистера Уортона, никак не заслуживает, называть его следует иначе: «И теперь ему стало ясно, что этот человек <…> просто-напросто авантюрист!»

Роман, в котором появляется этот авантюрист, этот еврей, пользующийся добрым расположением англичан для того только, чтобы их обмануть и обокрасть, называется «Премьер-министр». Имя Фердинанда Лопеса не вынесено в заглавие: премьер-министр в романе — герцог Омниум, чей путь в политике Троллоп прослеживает во всей серии произведений о Паллисере. Однако в 1876 году любой читатель Троллопа без труда улавливал сходство героя романа «Премьер-министр» с премьер-министром Великобритании Бенджамином Дизраэли. Те же вопросы, которые автор ставит в романе — может ли еврей быть англичанином? может ли англичанин доверять еврею? — задавали относительно Дизраэли с того самого времени, как он вышел на общественно-политическую арену, а тому минуло почти полвека.

Вдобавок недоброжелатели называли Дизраэли не иначе как авантюристом, а именно так мистер Уортон определил Лопеса. В 1859 году, когда Дизраэли был лидером Палаты общин, один из оппонентов выступил с резким осуждением его парламентской тактики: «Было время, когда подобный образ действий вызвал бы единодушное возмущение и был бы признан недопустимым, и Палата общин никогда не согласилась бы пойти на поводу у еврейского авантюриста». Ему вторил маркиз Солсбери, консерватор, — он стал премьер-министром через некоторое время после Дизраэли: «Он авантюрист, и у меня есть две весомые причины считать его человеком беспринципным и бесчестным». Дизраэли иллюзий не питал, он знал, как к нему относятся коллеги. «Я Дизраэли-авантюрист, — с горечью сказал он как-то, когда партия разрабатывала какую-то стратагему, — и я не примирюсь с положением, при котором партия сможет использовать меня в дебатах, а затем задвинуть в угол».

На самом деле Дизраэли все-таки появляется в романе Троллопа: его легко узнать в образе мистера Добени, лидера консерваторов в Палате общин. (Парламентская схватка между мистером Добени и мистером Грешемом — под этим именем Троллоп вывел Уильяма Юарта Гладстона, главного соперника Дизраэли, — повторяющийся сюжет в серии романов о Паллисере.) Хотя Добени внешне не похож на еврея, автор наделяет его теми же двусмысленными характеристиками, которые были присущи прототипу этого персонажа. «Я всегда чувствовал, что мы ошибаемся в оценке мистера Добени, — говорит один из многочисленных политиков-интриганов, населяющих роман. — Многие считают его государственным деятелем, а для меня он всегда оставался политическим Калиостро». — То есть английским вариантом жившего в восемнадцатом веке итальянского мошенника и мага-самозванца. — «Я полагаю, что иметь в своей среде иллюзиониста весьма приятно, если нам известно, что он действительно иллюзионист, но иллюзионист, трюки которого основаны не на ловкости рук, — человек опасный».

Слово «иллюзионист» как и «авантюрист» — еще одно вошедшее в обиход оскорбительное определение Дизраэли. Томас Карлейль^[3] называл его «величайшим еврейским иллюзионистом». Дизраэли и впрямь преодолел так много препятствий на пути к власти, что его триумф казался невозможным, и объяснить его можно было только чудом. Однако Дизраэли вышел отнюдь не из низов английского общества, его дед был богатым коммерсантом, отец — своим человеком в писательской среде. Вместе с тем за весь девятнадцатый век ни один английский премьер-министр не прошел более длинный и трудный путь к власти.

В то же время множество препятствий на этом пути Дизраэли воздвиг сам. Впервые он стал известен в двадцать один год как автор скандального романа «Вивиан Грей», и необдуманные признания его героя в безграничном честолюбии преследовали Дизраэли всю оставшуюся жизнь. Молодым человеком Дизраэли наделал огромные долги, не имея ни малейшей надежды их выплатить, и едва не попал в тюрьму. Он заводил любовные связи с замужними дамами и, по слухам, даже уступил одну из своих любовниц видному члену консервативной партии в обмен на