гать просто ныряет в туман, и вдруг оказалось, что никакой гати и никакой тропы впереди нет. Просто маслянисто блестящая жижа, а посреди нее — небольшой островок, из которого торчала самая большая и безобразная коряга из всех. Основание ее было укутано туманом, так что я не видел, есть ли там камни… или не камни.

Чалый попятился. Я сжал коленями его бока и почувствовал, как колотится его сердце. «Ладно, — подумал я, — по крайней мере, за ногу меня никто не держит, и у меня есть пространство для маневра».

И в этот момент сзади послышалось утробное бульканье, громче и протяжнее, чем прежде. Я резко обернулся и увидел, как гать уходит в трясину. Момент — и я с конем очутился на крохотной кочке посреди бескрайней топи.

Коряга на островке заскрипела. Она двигалась, теперь в этом не было сомнений. Ветви-руки тянулись ко мне, а на стволе я вдруг различил лицо… длинное кривое дупло — рот, и два сучка на разной высоте над ним. В тот же миг эти сучки раскрылись, словно веки, и во мгле зажглись два злобных багровых глаза. По какому-то наитию я скосил глаза вниз и увидел, как вырастающие из земли белесые корни оплетают ноги Чалого. Конь стоял ни жив, ни мертв — похоже, ужас парализовал его.

Но не меня. Хмель успел выветриться, и я сильно раскаивался в своем предприятии, однако поднял меч, готовясь сражаться хоть с чертом, хоть с дьяволом.

— Убери ветки, — сказал я (голос прозвучал неожиданно хрипло), — не то порубаю на хворост.

— Смелый, но дурак, — проскрипело из дупла. — Чем рубать-то будешь?

Послышалось какое-то шипение, и ощущение меча в руке изменилось. Я взглянул на свое оружие и с ужасом обнаружил, что держу за хвост огромную болотную гадюку. Быстрее чем моментально я отшвырнул змею от себя; она с плеском ушла в воду.

— Ладно, твоя взяла, — признал я. — Чего ты хочешь?

— Тебя-а, — протянуло болотное чудище.

— У меня на себя другие планы.

— Ты сам сюда пришел, никто не неволил…

«Ритуал, — подумал я. — Для нечисти, если верить легендам, очень важны ритуалы. Надо произнести те же фразы, что тот крестьянин».

— Да кто ты такой?

— Кто мое имя услышит, жив не будет. А ты пока можешь Хозяином болота звать.

— Граф Вильтенштейн? — не удержался я, вспомнив, кому принадлежат эти земли. — Вы сильно изменились с нашей последней встречи.

Внизу забурлило, зачавкало, и ноги Чалого начали погружаться в трясину.

— Все, все, шутки в сторону! — поспешно крикнул я. — Поговорим серьезно. Отпусти меня, Хозяин болота, дам за себя откуп.

— Откуп? Это можно. Отдашь мне то, чего в доме своем не знаешь.

— Согласен! — радостно воскликнул я, хотя моего согласия, собственно, никто и не спрашивал.

Снова забулькало, забурлило, заклокотало, и Хозяин болота вместе со своим островом начал погружаться в трясину. А может, это, наоборот, туман пополз вверх. Точно — туман, такой плотный, что в одном футе ничего не было видно, клубясь, поднимался, скрыл Чалого, затем и меня накрыл с головой. Некоторое время кругом не было ничего, кроме белесого марева. А затем оно вдруг развеялось, и я увидел перед собой гать. Ни вокруг, ни позади не было ни коряг, ни паучьих грибов, ни гигантской травы — обычные болотные камыши да осока. Моросил мелкий холодный дождь. «Но!» — велел я Чалому, и он сначала нетвердо, а потом все более уверенно затрусил вперед. Минут через десять мы выехали на твердую (то есть раскисшую, конечно) почву на другой стороне болота.

К утру, измотанные бессонной ночью и всеми ее событиями, мы с Чалым добрались до деревни и остановились на отдых в первой же хате. Естественно, клопов и тараканов там было больше, чем даже в захудалом трактире, орал младенец и пахло черт-те чем, но зато хозяин не посмел требовать с рыцаря плату за постой… Дома меня ждало богатство (по крайней мере, в будущем), но с собой оставались считаные медяки.

Как и у крестьянина из легенды, дорога домой заняла у меня три дня — но, поскольку я ехал верхом, то преодолел за этот срок большее расстояние. За это время, однако, мою первую радость начали разъедать сомнения. Болотная тварь, конечно, сделает свое дело, но ее не вызовешь в суд, если начнется расследование. Суд не примет объяснение, что ребенок просто исчез. Хотя и доказать моей вины не сможет, но разбирательство может затянуться… Хорошо бы, младенец исчез еще до моего возвращения, но это, видимо, невозможно. Откупившийся должен узнать, чего именно он лишается. Значит, с момента возвращения до момента исчезновения мне нужно все время быть на виду, чтобы никто ничего не мог заподозрить…

Затем мои мысли приняли другое направление. А точно ли я отдал именно то, что хотел? В отличие от отца неведомого Иштвана, я вовсе не был уверен, что знаю в своем доме все. В старых замках бывает немало уголков, неведомых нынешним владельцам. К примеру, какие-нибудь полузатопленные казематы западного крыла — туда уже лет пятьдесят никто не заглядывал. Не из боязни привидений, а потому, что там все может обвалиться в любой момент. Но если Хозяин болота имеет возможность выбирать — а уж наверное имеет, с его-то способностями — то наверняка выберет не какой-нибудь древний хлам, а живого младенца. Или прихватит все вместе — тоже не беда. Интересно все-таки, что он делает с детьми? Нет, об этом лучше не думать…

А что. если это двойня? Если это двойня и он заберет лишь одного? Хотя, конечно, с чего вдруг ему забирать одного, если он имеет полное право взять обоих… Раз уж он берет младенцев в качестве выкупа, значит, они представляют для него ценность. Отказываться от ценности — глупо, уж я-то это знал…

А если все мои тревоги были ложными и Матильда так и не забеременела? Тогда что ж получается, болотный пень останется с носом? (Носа-то, кстати, у него и нет.) Или заполучит кучку старых костей из забытого каземата? В любом случае, это уже его проблемы. Я со своей стороны честно выполняю сделку…

И вот, наконец, родной замок. Заросшие плющом и мхом стены, обшарпанные башни, щербатые зубцы на фоне хмурого осеннего неба… подъемный мост, давно вросший в землю, не поднимавшийся, кажется, со времен моего деда — ржавые цепи провисли, покрылись многолетним слоем пыли… родовой герб над аркой главных ворот, надколотый трещиной и загаженный голубями… Еще одно сомнение кольнуло меня — да здесь ли Матильда? Может, она давно переехала в городской особняк отца? Положение жены, ждущей мужа из похода, обязывает ее оставаться в замке — но где ей, с ее холопским воспитанием, чтить рыцарские традиции…

По правде говоря, я бы не очень осуждал ее за переезд из этих угрюмых развалин в нормальный дом. Но это означало бы, что ребенок, рожденный и живущий в городе, не отвечает условию «чего не знаешь в своем