Лана Мэй Сыграй на струнах моей души

Стояла промозглая осень. По крышам тарабанил дождь, бежали куда-то люди под разноцветными зонтиками, в лужах отражалось низкое свинцовое небо. Высокое советское здание одиноко стояло посреди мокрой городской улицы. На нём висела невзрачная табличка: «Дом Культуры им. …», имени кого, уже и не вспомнить, стёрлось за долгие годы.

Внутри лениво читала газету старая согбенная охранница, если можно её так назвать: она и себя-то обезопасить вряд ли сможет, куда уж целое здание…

Массивная дверь скрипнула, и с улицы потянуло мокрым холодом. На пороге клуба возникла тощая высокая девушка в белом плаще и кремовом берете. Наспех закрыв строгий чёрный зонт, она подбежала к старушке:

— День добрый, Лариса Степановна!

— Здравствуй, Маденька. Что-то ты сегодня рано, они ещё с обеда не вернулись.

— Ничего, я подожду. Зал открыт?

— Да. Иди-иди, поиграй, а я послушаю, если можно, — ласково разрешила старушка.

Девушка ей широко улыбнулась и убежала в зал. Темнота и спёртый воздух мешались с запахом древесины. Девушка нащупала выключатели, поочерёдно их подняла: зал наполнился тёплым светом электрических ламп и яркими лучами прожекторов. В воздухе летали мелкие частицы пыли. Хрупкая фигурка скользнула в дверь с надписью «Гримёрка» и стянула берет: по тощим плечикам тут же рассыпались длинные прямые волосы светло-русого цвета. Пальто скоро тоже беспомощно повисло на рогатой чёрной вешалке. Пора репетировать.

Амадея, так звали юную гостью просторного зала. Пятнадцати лет от роду, она прекрасно играла на фортепиано и хорошо пела. В музыкальной школе девушка была одной из лучших, и часто выступала на всероссийских и международных конкурсах. Никто не разбирался в энциклопедии человеческих чувств так же хорошо, как она. Одним вальсом или мазуркой школьница могла найти ключ к сердцу любого, пусть и самого притязательного, зрителя. Амадея несла любовь каждому, кто слушал её безупречную игру.

Сегодня она вышла на сцену единственного в маленьком городке Дома Культуры, чтобы отрепетировать номер, который должна показать на ближайшем празднике. Девушка села за глянцевый рояль, который величаво стоял посередине, и немного поёрзала на стуле. Тонкие длинные пальцы бегло перебирали чёрно-белые клавиши — отстукивали песню увядающей листвы. Эта печальная песня заполнила собой весь зал, будто жаркими лучами солнца, сошедшего вдруг на землю среди пурги. В дверях показалась старушка-охранница. Она с ласковой улыбкой смотрела на то, как школьница делает этот день ярче своей безупречной, жизнелюбивой игрой.

Амадея не отвлекалась. Пальцы упорно бегали по клавишам, сливаясь воедино со стуком её собственного сердца: они будто пели в унисон, даруя юной душе настроение праздника, в этот самый момент, на скрипучей большой сцене.

И только прозвучали последние аккорды, как рядом со старушкой возник темноволосый хилый юноша с чёлкой на бок и гитарой за спиной. Он безучастно дослушал и с безразличным лицом прошёлся вдоль рядов. Старушка, от греха подальше, тихо вернулась на свой пост. Амадея заметила парня, и радушно ему улыбнулась:

— Привет, Вадим!

— Ты ещё долго? Мне репетировать надо, — без особых эмоций ответил парень.

Девушка обиженно посмотрела в его карие глаза:

— Я только пришла, вообще-то. Но, если хочешь, могу подождать. Кстати, где твоя группа? Не будешь же ты один выступать?

— А может, буду…, — огрызнулся Вадим. — Ты здесь лишняя, иди в свою музыкалку играй.

— Но я состою в кружке Дома культуры. Сам знаешь.

— И?

— Слушай, давай не будем ссориться. Подожди немного, я отыграю пару раз и освобожу сцену.

Парень недовольно свёл брови, но согласно кивнул и уселся в одно из зрительских кресел. Девушка тепло ему улыбнулась и начала играть. Эмоции полностью её захлестнули, отчего лицо напряглось, а длинные волосы разметались по тощей спине. Вадим смотрел на Амадею, как удав на кролика. Он деловито скрестил на груди руки и слушал, пока по залу вдруг не разлетелось «Перемен, требуют наши сердца…». Парень выудил из кармана джинсов телефон и махнул Амадее, попросив её прервать репетицию. Девушка опустила руки и отвернулась, чтобы не подслушивать чужие разговоры. Вадим несколько раз выругался в трубку, а потом обратился к ней:

— Моих сегодня не будет. Развлекаться уехали…без меня.

— Ты…не переживай, — мягко начала Амадея, — Они скоро вернутся.

— Даже не предупредили…, — ворчал себе под нос юноша. — Вернутся, куда денутся! Один порепетирую. Сдались они мне! Уступи место…

Вадим вскочил, вытащил из чехла гитару и запрыгнул на сцену. Амадея возразить ему не смогла, только понуро прикрыла крышку рояля, встала и ушла в пустой зал. Она села рядом с местом, где только что был парень.

Не обращая на неё внимания, Вадим подключил электрогитару и стал играть. Звуки были рваные, резкие, словно ножом по сердцу. В его игре Амадея услышала столько боли, что ей захотелось подойти и обнять бедного запутавшегося в себе юношу. Мозолистые пальцы перебирали струны, нажимая на душевные раны. Казалось, вот-вот гитара заплачет вместо своего владельца. Когда рок-мелодия дошла до кульминации, чёрный медиатор в руке парня дрогнул и упал на пол. Вадим продолжал стоять, склонив голову так, что косая чёлка закрыла лицо. И вдруг Амадея с изумлением заметила, как по его острому подбородку стекают слёзы, капая на блестящий корпус гитары.

Ничего не говоря, девушка влетела на сцену, села за рояль, и принялась играть самую согревающую душу мелодию, которая только пришла ей на ум в эту минуту. Зал наполнился мелодичным звучанием чёрно-белых клавиш. Тонкие пальцы летали по клавиатуре, а лицо излучало бесконечную нежность и спокойствие. И чем дольше она играла, тем красивей становились мелизмы: они летали от трели к форшлагу, внушая Амадее уверенность в собственных силах. Никогда ещё девушка не была настолько поглощена своей игрой ради чего-то большего, чем какой-нибудь конкурс или развлечение публики.

И тут она услышала гитару. Лёгкая струнная импровизация органично переплеталась с мелодией рояля. Девушка не оборачивалась, продолжая играть так, чтобы трепетало сердце. Она точно знала, что позади пела не гитара, а истерзанная душа её ровесника. В этом наигрыше было столько горечи и невыносимой тоски, что Амадее захотелось растворить его страдания в своей игре. Симфония чувств растянула свои мускулистые руки, опутала собой зал. По её пульсирующим венам бежала настоящая музыка, та, что открывает сердца, лечит души и вызывает улыбки на лицах людей.

Они играли долго, слаженно,