почему я часто задаюсь вопросом, а почему бы мне просто не закрыть мою клинику и, как говорится, пусть психи берут власть в своей психушке.

В кухне царили сумерки, все поверхности были укрыты мертвенно-бледным светом. Снежная крупа барабанила в окна, за которыми многоголосый хор стенал, моля о милосердии и прощении. Меня так и подмывало спросить брата, так почему же не сделать это, то есть закрыть клинику и переехать в какое-то более комфортное место, к примеру в Калифорнию, однако мне было ясно, что он ответит. Пускай они кошмарят всех этих бледнолицых Сэлли, талдыча все свои библейские догмы сколько влезет, но мой брат не станет прогибаться перед ними – как и я. Так что мне было понятно, в чьей я команде, и что мне надо делать.

Для прибытия полицейским потребовалось полчаса. У них было три патрульных автомобиля и один автобус – автозак с решетками на окнах. Прибывшие копы знали процедуру, ибо приезжать сюда им было не впервой – какой именно для них был этот раз, судить можно было по безучастности в их глазах, – они уже задерживали этих людей и знали их пофамильно. Мы с братом ожидали дома, наблюдая телешоу «Сегодня» при не совсем удобном уровне звука, а племянники оставались в своей комнате, так как уже опоздали в школу. Наконец, в восемь пятнадцать мы с братом прокрались в гараж и влезли в машину. Лицо брата стало похожим на старый сморщенный бумажный мешок, в котором проколоты дырки вместо глаз. Я наблюдал, как он нажал кнопку на пульте от гаражной двери и как она медленно поднимается, открывая нам сцену событий на улице.

Они были тут как тут, прямо на улице перед нашим домом – вся эта жабьеглазая шайка, обычно ошивающаяся под клиникой, плюс ещё девяносто впридачу. Я заметил среди них кряжистых, озабоченных мамашек с детьми, прогуливающих школу подростков, стариков, неустоявших перед зомбированием, видел, как они трясут вверх-вниз своими транспарантами. Едва гаражная дверь поднялась, как толпа зомбоидов с воплем ринулась вперед и хотя ранее копы очистили от них проём ворот подъездной дорожки, теперь они во главе с верзилой-бородачом хлынули сквозь эту брешь. Сдержать эту людскую волну копы были бессильны и не успели мы доехать и до середины подъездной дорожки, как зомбоиды со всех сторон оцепили нас, колотя по окнам и преграждая собой путь машине. И тут мой брат, как какой-то лох, как тот блаженный идиот, который на автомате подставляет вторую щеку, ударил по тормозам.

– Дави их! – взмолился я, чувствуя острую нехватку воздуха. – Дави этих козлов!

A мой Филип лишь сидел, понурив голову от безысходности. Копы взялись было один за одним хватать хулиганов, застёгивая на них наручники и утаскивая их прочь, но на беду вместо каждого удалённого с нашего пути зомбоида на его место тут же выныривал очередной. И таким образом мы не могли двигаться ни вперёд, ни назад. Они скандировали: «Ваш сосед убивает младенцев! ... Доктор Боудри – убийца! ... Убивайте живодеров, не младенцев!» Я пытался сохранить самообладание, пытался помнить о своей реабилитации, о тюрьме и о более серьёзных проблемах своей жизни, но бестолку. Я не мог смириться с этим. Никак не мог.

Сам даже не вполне осознавая, что делаю, я выскочил из машины. Первое попавшееся мне на глаза лицо принадлежало парню с виду лет восемнадцати, крепкого телосложения со вздутыми венами на шее. Его кожаная куртка, невзирая на метелицу, была распахнута, обнажая напоказ белую футболку, поверх которой у него висел золотой крест на золотой же цепи. На момент, когда мы столкнулись с ним буквально лицом к лицу, он выкрикивал: «Иисус! Иисус!» и был неподдельно изумлён тем, как я налетел на него со всей своей дури, отшвырнув его назад на парочку дебелых бабёнок в однотонных шарфиках и теплых наушниках. Без промедления я взялся за следующего клиента, хлипкого сморчка, выглядевшего так, словно его последние сорок лет держали в чулане, и отбросил его подальше от машины. Я обернулся на чьи-то вопли, увидел пробивающихся сквозь толпу копов и тут вдруг весь обзор мне закрыла огромная рожа того самого верзилы-бородача – ну прямо вылитый вождь племени Яху – причём, она была настолько близко, что я учуял даже, чем он позавтракал. В гуще всего этого бедлама он стоял нерушимо перед передним бампером нашей машины, осклабившись в мой адрес такой широченной ослепительной притворно-набожной улыбкой, и при этом полной такой неприязни, какой я ещё в жизни не видывал, а в следующий миг он, припав на одно колено, приковал себя наручниками к бамперу.

Это вывело меня из себя. Я жаждал сделать из него мученика, жаждал запинать его до смерти прямо здесь, прямо на подъездной дорожке на глазах у всего мира, которому известно, что было бы, если бы Филип не схватил меня сзади. – Рик! – орал он. – Рик! Рик! – Затем он, заключил меня в объятия, вытянул на дорожку и потащил к дому, в дверях которого стояла Дениз с белым от страха лицом. Завывающая в предвкушении крови толпа сразу же затянула очередную плаксивую церковную песнь, так, словно пребывала в каком-то соборе.

Когда мы очутились в безопасном коридоре и заперли за собой дверь, мой брат повернулся ко мне. – Ты что совсем рехнулся? – накинулся он на меня так, будто я ему – враг. – Ты хочешь обратно в тюрягу? Хочешь, чтоб тебе предъявили гражданские иски? Ты вообще чем-то думаешь или ты чем-то закинулся?

Я глядел мимо него, но мне хотелось убить и его тоже. Этот позыв пульсировал в моих венах совместно с Дезоксином, который я стырил в клинике. Тут я заметил племянников, выглядывающих из своей комнаты в коридор. – Нельзя позволять этим людям прессовать тебя, – ответил я.

– Глянь на меня, Рик, – потребовал он. – Глянь на меня.

Бессильный на лету придумать способ отвертеться и угнетенный этим, я нехотя поднял глаза. Я вновь ощутил себя сопляком, Рик – воришка, торчок, раздолбай.

– Ты же играешь им на руку, неужели тебе не ясно? Они тебя провоцируют на то, чтобы ты напал на них. Тогда они отправят тебя обратно в тюрягу, а сами попадут на первые полосы прессы. – Его голос дрогнул, когда Дениз попыталась что-то сказать, но он оборвал её взмахом руки. – Ты развязал с наркотой, верно? Что это – кокаин, травка или из клиники стырил что-то?

С улицы доносилось пение: «Мы преодолеем», звучащее однако жуткой пародией, ибо поющие боролись не методами либерализма, а – фашизма. Я хранил молчание.

– Услышь меня, Рик. Ты же экс-зэк, который постоянно должен помнить это и должен взвешивать каждый свой шаг. Ты думаешь, что ты защищал меня там?

– Экс-зэк? – спросил я в изумлении. – Вот как ты меня называешь? Ты не прав. Никакой я не экс-зэк. Ты судишь по каким-то персонажам из кино, из документальных фильмов,