- 1
- 2
- 3
- 4
- . . .
- последняя (11) »
class="book">IV
Анна начала сборы с вечера, а великовозрастная сестра сидела тут же, в пошлый красила ногти, помогала советами, комментариями, словом, гадила по мелочи. – Я возьму твою толстовку, – заявила Анна. Сестричка аж оторопела от такой наглости: – Толстовка-то тебе зачем?! Жара такая… – Мы же на природу поедем! Куда-то далеко за город. У нас креативный пикник – (тут сестра закатила глаза и вся изошлась в сарказме) – в лесу будет. – Ну и надела бы свою куртку. – Ты что! Эту?! Да в ней только картошку в колхозе копать! А не на мероприятие с приличными людьми… Сестра разгоготалась: – А, Эдик твой преподобный, что ли, там будет? Для него наряжаемся? – и она распевала дурашливо: – Ах наш милый Эдичка, как же мы в вас влюблены… А вы на нас и не смотрите… Тут ария обрывалась, так как в автора-исполнителя полетела подушка, а потом и еще какие-то вещи и предметы средней степени тяжести, а сестра визжала, и гоготала, и глупо трепетала кистями (рук) с непросохшим лаком, не имея сил отбиться. Победа, и Анна пихает роскошную толстовку от Gucci к себе в рюкзачок. – Да, и плеер я тоже возьму. – Э! Подруга дней моих суровых! Совсем сдурела, что ли? – и сестра вернулась к нормальному (прокуренному) голосу. – Я правильно поняла? Ты хочешь потащить в этот ваш сраный лес цифровой плеер Grundig? Который стоит больше, чем мы с тобой вместе взятые? Ты с какого дуба рухнула? А, красавица? – Меня просто Эдик попросил… – Ах Эдик! Ну конечно! Это же меняет дело! Слова нашего кумира – закон! – разгоготалась по второму кругу. – “Эдик попросил”! А больше ничего не просил пока, нет?.. – Заткнись! – Конечно, мы же так очарованы… Ржание, кидание, трепетание ярко-красными ногтищами и крики “Девочки, потише!” – из дальней комнаты, где мать бескровными пальцами натирает себе анемичные виски.
Когда-то “ЭР-2”, рижские электровозы, тягали поезда по всей счастливой советской стране. Через сорок лет старички стали уставать, задыхаться, с бельмами на стеклах, – да других-то нет! Пятидесятыми годами от них веет за версту, и этим они очаровательны. Вся морда электровоза в архитектурных излишествах, звезды да пудовые стальные росчерки. А в вагонах почерневшие заклиненные рамы, сложенные из досточек сиденья с ручками (лак!), толстенного стекла колпаки под потолком… До конечной станции часа два всего, но, может, для старичков и это тяжело, особенно когда садисты-огородники штурмуют. Впрочем, этим утром буднего дня народу было мало, и поезд весело катил, и восходящее солнце еще не жгло в слепенькие стекла. Наша прогрессивная компания (три молодых человека и две девушки), едва появившись в вагоне, одним видом своим эпатировала, что было несложно, здешнюю преклонно-огородную публику. Так, например, друг Вовчика (Анна никак не могла запомнить имя этого типа) умудрялся читать журнал “Птюч” в глухих солнцезащитных очках. – Сынок, а тебе не темно? – вклинился живенький дед, как это принято, “с лукавинкой”. Ни один мускул не дрогнул на лице героя. – Он у нас слепоглухонемой, – ответил Вовчик с такой клинической серьезностью, что дед пересел. Эдик слушал цифровой плеер, туманно глядя куда-то в проносящиеся кусты со скелетинами-мачтами, а Анна сидела рядом, ничем не выдавая “чуйств”, обеспокоенная только, что духи сестры не совсем выветрились из понтовой толстовки. Впрочем, пару раз она своего героя потревожила. В первый – задумчивым рассуждением якобы в никуда: – Ну найдем мы, допустим, кости. И что мы с ними делать будем? Эдик озадачился и даже наушники снял. – А куда журналисты НТВ девали? – только и нашелся он. – Может быть – сдали властям? – Вовчик, шутливо-патетически. Эдуард надел наушники, подумал и опять снял: – А если будет целый череп, я его дома залью оловом и поставлю на стол. Концептуально же. Как это и бывает с женщинами, Анна, с одной стороны, ужаснулась, а где-то в глубине теплою волной восторга: ах, какой он… Во второй раз она всполошилась, когда контролерша, толстая, тяжеленным никелем обвешанная, сделала Вовке замечание: нельзя в вагоне пиво пить. Тот потягивал из модной бутылки, чей силуэт заполнил в тот год все рекламные щиты города. Вовчик встал не торопясь. Отдал “слепоглухонемому” бутылку. Взял толстуху под локоток и отвел ее в тамбур. – Эдик, Эдик! А что происходит, а? – Да нормально все, даст ей сотню, и разойдутся. Зато допьет спокойненько. Он в транспорте всегда так… На третий раз (послушать музыку толком не дали) Эдик сам выключил плеер: – Так, подъезжаем к Улу-Теляку. Кажется. Вы смотрите налево, а вы направо. Ищите место крушения! Там, наверное, памятник? Или как оно выглядит, через десять лет? Анна не знала, но послушно таращилась в пыльную зелень, в ноту провода за окном, то провисающего, то взлетающего вновь.
В Улу-Теляке электричку отправили на самый дальний, читай, второй путь почему-то, и приходилось прыгать с высоких порогов, больно чувствуя щебень подошвами. Едва поезд отошел, набирая “э-э-эр” (не потому ли так назвали электровоз), нашим героям открылась панорама Улу-Теляка во всей его красе. Психологом Анна себя не считала, но тут прямо кожей своей ощутила, как кто-то из ребят сейчас издевательски протянет: “Вот моя деревня…”, и точно – этот, друг Володьки, “слепоглухонемой”. Какой писклявый голос, вот поди же ты. Куда-то вдаль ныряла дорога, по которой, вздымая пыль, грохоча бидонами и всеми своими составляющими, ныряла же пятитонка времен завода имени Сталина. Еле шли колченогие бабки. Вот машина их подобрала. Косые заборы, крыши, крыши, куда ни кинь. “Прадам козу. Улица Горная, 100”. – “Продам” через “а” написано… – заржал Вовчик. – Надо взять еще провизии, – постановил Эдик. Магазин (тут же, на платформе) поразил полупустыми стеллажами, кокетливыми пирамидками консервов (одной марки) и желтоватым кубом на почетном месте – с ценником “Жир говяжий”. – “Amsterdam” есть у вас? – спросил Эдик на всякий случай. – Это пиво. – Мальчики, из пив только “Шихан”. “Мальчики” оторвались по полной, возмущенно-потрясенно переглядываясь и наигранно так, что глаза чуть не повыскакивали из орбит. После минутного немого спектакля “Ну и дыра” (исполняется не впервые) ребята пожалели тетушку, чего-то взяли, а когда вернулись на платформу, Вовчик задал сакраментальное: – Ну и куда нам идти? Действительно, где знаменитый лес и место катастрофы, знать никто не знал. Понятно, что под Улу-Теляком, и ясно даже, что куда-то по путям (благо направления всего два). Но как далеко? И хотя бы в какую сторону? “У нас все окна повыбявало”, – вспомнил Эдик
Анна начала сборы с вечера, а великовозрастная сестра сидела тут же, в пошлый красила ногти, помогала советами, комментариями, словом, гадила по мелочи. – Я возьму твою толстовку, – заявила Анна. Сестричка аж оторопела от такой наглости: – Толстовка-то тебе зачем?! Жара такая… – Мы же на природу поедем! Куда-то далеко за город. У нас креативный пикник – (тут сестра закатила глаза и вся изошлась в сарказме) – в лесу будет. – Ну и надела бы свою куртку. – Ты что! Эту?! Да в ней только картошку в колхозе копать! А не на мероприятие с приличными людьми… Сестра разгоготалась: – А, Эдик твой преподобный, что ли, там будет? Для него наряжаемся? – и она распевала дурашливо: – Ах наш милый Эдичка, как же мы в вас влюблены… А вы на нас и не смотрите… Тут ария обрывалась, так как в автора-исполнителя полетела подушка, а потом и еще какие-то вещи и предметы средней степени тяжести, а сестра визжала, и гоготала, и глупо трепетала кистями (рук) с непросохшим лаком, не имея сил отбиться. Победа, и Анна пихает роскошную толстовку от Gucci к себе в рюкзачок. – Да, и плеер я тоже возьму. – Э! Подруга дней моих суровых! Совсем сдурела, что ли? – и сестра вернулась к нормальному (прокуренному) голосу. – Я правильно поняла? Ты хочешь потащить в этот ваш сраный лес цифровой плеер Grundig? Который стоит больше, чем мы с тобой вместе взятые? Ты с какого дуба рухнула? А, красавица? – Меня просто Эдик попросил… – Ах Эдик! Ну конечно! Это же меняет дело! Слова нашего кумира – закон! – разгоготалась по второму кругу. – “Эдик попросил”! А больше ничего не просил пока, нет?.. – Заткнись! – Конечно, мы же так очарованы… Ржание, кидание, трепетание ярко-красными ногтищами и крики “Девочки, потише!” – из дальней комнаты, где мать бескровными пальцами натирает себе анемичные виски.
V
Когда-то “ЭР-2”, рижские электровозы, тягали поезда по всей счастливой советской стране. Через сорок лет старички стали уставать, задыхаться, с бельмами на стеклах, – да других-то нет! Пятидесятыми годами от них веет за версту, и этим они очаровательны. Вся морда электровоза в архитектурных излишествах, звезды да пудовые стальные росчерки. А в вагонах почерневшие заклиненные рамы, сложенные из досточек сиденья с ручками (лак!), толстенного стекла колпаки под потолком… До конечной станции часа два всего, но, может, для старичков и это тяжело, особенно когда садисты-огородники штурмуют. Впрочем, этим утром буднего дня народу было мало, и поезд весело катил, и восходящее солнце еще не жгло в слепенькие стекла. Наша прогрессивная компания (три молодых человека и две девушки), едва появившись в вагоне, одним видом своим эпатировала, что было несложно, здешнюю преклонно-огородную публику. Так, например, друг Вовчика (Анна никак не могла запомнить имя этого типа) умудрялся читать журнал “Птюч” в глухих солнцезащитных очках. – Сынок, а тебе не темно? – вклинился живенький дед, как это принято, “с лукавинкой”. Ни один мускул не дрогнул на лице героя. – Он у нас слепоглухонемой, – ответил Вовчик с такой клинической серьезностью, что дед пересел. Эдик слушал цифровой плеер, туманно глядя куда-то в проносящиеся кусты со скелетинами-мачтами, а Анна сидела рядом, ничем не выдавая “чуйств”, обеспокоенная только, что духи сестры не совсем выветрились из понтовой толстовки. Впрочем, пару раз она своего героя потревожила. В первый – задумчивым рассуждением якобы в никуда: – Ну найдем мы, допустим, кости. И что мы с ними делать будем? Эдик озадачился и даже наушники снял. – А куда журналисты НТВ девали? – только и нашелся он. – Может быть – сдали властям? – Вовчик, шутливо-патетически. Эдуард надел наушники, подумал и опять снял: – А если будет целый череп, я его дома залью оловом и поставлю на стол. Концептуально же. Как это и бывает с женщинами, Анна, с одной стороны, ужаснулась, а где-то в глубине теплою волной восторга: ах, какой он… Во второй раз она всполошилась, когда контролерша, толстая, тяжеленным никелем обвешанная, сделала Вовке замечание: нельзя в вагоне пиво пить. Тот потягивал из модной бутылки, чей силуэт заполнил в тот год все рекламные щиты города. Вовчик встал не торопясь. Отдал “слепоглухонемому” бутылку. Взял толстуху под локоток и отвел ее в тамбур. – Эдик, Эдик! А что происходит, а? – Да нормально все, даст ей сотню, и разойдутся. Зато допьет спокойненько. Он в транспорте всегда так… На третий раз (послушать музыку толком не дали) Эдик сам выключил плеер: – Так, подъезжаем к Улу-Теляку. Кажется. Вы смотрите налево, а вы направо. Ищите место крушения! Там, наверное, памятник? Или как оно выглядит, через десять лет? Анна не знала, но послушно таращилась в пыльную зелень, в ноту провода за окном, то провисающего, то взлетающего вновь.
VI
В Улу-Теляке электричку отправили на самый дальний, читай, второй путь почему-то, и приходилось прыгать с высоких порогов, больно чувствуя щебень подошвами. Едва поезд отошел, набирая “э-э-эр” (не потому ли так назвали электровоз), нашим героям открылась панорама Улу-Теляка во всей его красе. Психологом Анна себя не считала, но тут прямо кожей своей ощутила, как кто-то из ребят сейчас издевательски протянет: “Вот моя деревня…”, и точно – этот, друг Володьки, “слепоглухонемой”. Какой писклявый голос, вот поди же ты. Куда-то вдаль ныряла дорога, по которой, вздымая пыль, грохоча бидонами и всеми своими составляющими, ныряла же пятитонка времен завода имени Сталина. Еле шли колченогие бабки. Вот машина их подобрала. Косые заборы, крыши, крыши, куда ни кинь. “Прадам козу. Улица Горная, 100”. – “Продам” через “а” написано… – заржал Вовчик. – Надо взять еще провизии, – постановил Эдик. Магазин (тут же, на платформе) поразил полупустыми стеллажами, кокетливыми пирамидками консервов (одной марки) и желтоватым кубом на почетном месте – с ценником “Жир говяжий”. – “Amsterdam” есть у вас? – спросил Эдик на всякий случай. – Это пиво. – Мальчики, из пив только “Шихан”. “Мальчики” оторвались по полной, возмущенно-потрясенно переглядываясь и наигранно так, что глаза чуть не повыскакивали из орбит. После минутного немого спектакля “Ну и дыра” (исполняется не впервые) ребята пожалели тетушку, чего-то взяли, а когда вернулись на платформу, Вовчик задал сакраментальное: – Ну и куда нам идти? Действительно, где знаменитый лес и место катастрофы, знать никто не знал. Понятно, что под Улу-Теляком, и ясно даже, что куда-то по путям (благо направления всего два). Но как далеко? И хотя бы в какую сторону? “У нас все окна повыбявало”, – вспомнил Эдик
- 1
- 2
- 3
- 4
- . . .
- последняя (11) »