окна канат, начал спуск в никуда.

Очень не скоро он добрался до другого окошка в толстенной стене и, протиснувшись в него, оказался на лестнице, спускаясь по которой пролет за пролетом он в конце концов очутился в заброшенном зале.

Его появление потревожило сотни крыс, с писком и шорохом бросившихся к своим норам.

Пол в этом когда-то парадном зале уже не был полом в истинном смысле слова, ибо роскошный паркет давно сгнил, все вокруг буйно заросло какими-то блеклыми травами, а проглядывавшая из-под них земля была покрыта множеством холмиков, нарытых кротами, так что все, вместе взятое, напоминало заброшенное кладбище.

Несколько мгновений, сам не зная зачем, он стоял неподвижно и прислушивался. Это было не то место, где хотелось бегать. В окружавшем его запустении и безмолвии присутствовала какая-то смутная тень былого величия, заставлявшая замедлять шаги.

Когда он остановился, вокруг осталась лишь тишина, но постепенно, как будто из другого мира, его слуха достигли далекие голоса детей, столь тихие, что сначала он принял их за жужжание какого-то насекомого.

Он повернул налево, где когда-то была дверь, и в конце длинного коридора увидел крошечный квадрат света размером с ноготь. В этом коридоре его захватило совсем другое чувство - радостное безумие свободного полета покинуло его, теперь он шел крадучись. Потому что в конце коридора был свет. Тусклый красный свет, наводивший на мысли о закате. Он не знал, что это могло быть. Ведь солнце давно село.

До него вновь донеслись голоса, на этот раз громче, хотя слов по-прежнему нельзя было разобрать. И тут он понял.

В замке перекликались дети. Это была их ночь - ночь, заполненная светом факелов. Чем ближе подходил Мальчик, тем их голоса становились громче, и вот он увидел их в дверном проеме: дикая орда маленьких бесенят затопила все вокруг, и ему ничего не стоило незамеченным присоединиться к ним. В наполненной голосами ночи тускло горели факелы, и их дымные отблески отражались на потных лбах и сверкали в горящих глазах. Мальчик долго шел среди них, пока не сообразил, что по древней традиции их путь лежит к Горе Факелов. Тогда он замедлил шаг и, улучив момент, нырнул в переулок, укрытый деревьями, разросшимися вдоль высоких каменных стен. Мальчик опять был один.

К этому времени он удалился от замка на несколько миль, и местность вокруг была ему совсем незнакома. Незнакома, но узнаваема уголком сознания по так опостылевшим ему камням и металлу тянущихся вдоль переулка оград.

Он шел и шел вперед, схватывая краем глаза полузнакомые, полузабытые очертания и формы, останавливавшие на себе взгляд своей необычностью: то пятно на дороге в виде трехпалой лапы, то закрученная в спираль ветка над головой, пока все это не отдалилось от него в небытие и он не остался в полном одиночестве, и не было больше следа или знака, которые могли бы указать ему путь.

Охваченный холодной волной страха, он бросился бежать, но отсвет его факела выхватывал из мрака только обрывки паутины и неподвижных ящериц, застывших на увитых плющом каменных уступах. Не было вокруг ни души, и мертвую тишину нарушали только звуки редких капель да шелест плюща.

Мальчик все время помнил - очутился он здесь потому, что ему опостылело быть узником в собственном замке, пленником бесконечных торжеств, помнил свой гнев и решимость преступить священные законы своего рода и своего королевства… и бессильно топнул ногой. Потому что уже страшился того, что сделал, страшился ночи. И опять он пустился бежать, его шаги гулко отдавались в камне, пока не заглохли на глинистой земле небольшой долины с редкими деревьями, раскинувшими ветви словно в отчаянии. Из-за туч выглянула луна, и Мальчик увидел, что прямо перед ним течет река.

Река. Но какая! Около его замка тоже протекала река, но эта была совсем иной - широкий неторопливый поток без единого деревца по берегам, вяло несущий свои воды, освещаемые угрюмой луной.

Мальчик стоял, разглядывая реку, и вдруг почувствовал за спиной приближение чего-то темного. Он обернулся и увидел псов.

Явившись словно из ниоткуда, они стояли за его спиной сплошной массой. Никогда в своей жизни Мальчик не видел столько их сразу. Конечно, ему случалось встречать в замке бродячих собак, с оскаленными клыками пробиравшихся вдоль стен,- он помнил какие-то смутные тени, изредка поднимавшийся лай, визг и драки. Но эти псы были не такими. Они казались порождением дня и ночи, спокойные, уверенные, с высоко поднятыми хищными длинными мордами, пришедшие из другого, незнакомого мира, где обитали в покинутых домах и заброшенных монастырях, и было их так много, что они покрывали землю, как опавшие листья.

Их вызвала из небытия ущербная луна. Влекомые ею к реке, они и его принуждали идти туда же.

Все в них дышало свирепостью. И хотя ни один из них даже не коснулся Мальчика, ему пришлось дюйм за дюймом отступать к берегу, где дожидалась его утлая лодчонка. Теснимый псами, он забрался в нее, трясущимися руками отвязал цепь и, оттолкнувшись шестом, предоставил суденышко воле волн. Но псы не оставили его в покое. Тут же очутившись в реке, они окружили его лодку, и скоро на освещенных луной волнах качалась целая флотилия - собачьи головы с навостренными ушами и белыми ножами клыков. Но самым страшным казались их глаза - мерцающие, ядовито-желтые без оттенков и, если цвет возможно выразить в моральных категориях, неискоренимо грешные.

Удивленный и напуганный этим странным окружением, Мальчик все-таки чувствовал себя с этой сворой в большей безопасности, чем когда был один. Псы стали его нечаянными попутчиками, и они, в отличие от камня и железа, были живыми. Жизнь ощущалась в них, жизнь, которую Мальчик ощущал и в себе. И он вознес благодарственную молитву, упираясь шестом в илистое дно реки.

Он смертельно устал и очень хотел спать, но не позволял глазам закрыться. Наконец он достиг противоположного берега и, переступив через борт, шагнул в теплую, залитую луной воду. В тот же миг псы развернулись и, подобные темному ковру, уплыли в ночь.

Так он опять остался один, и вместе с одиночеством страх наверняка вновь вернулся бы к нему, не будь Мальчик так измучен. Измучен до того, что, с трудом одолев полосу мелководья, он, едва выбравшись на берег, тут же повалился на траву и уснул мертвым сном.

Мальчик не смог бы сказать, сколь долго проспал, но, когда он пробудился, солнце стояло уже высоко, и все было плохо. Это был чужой воздух. И все здесь было чужим. Еще ночью он понял, что заблудился, но теперь пришло чувство не просто оторванности от родного дома, но чего-то непонятного и чуждого, вставшего между ним и его прошлым. Он не только всем сердцем рвался вернуться