неожиданный выстрел, в отворенные ворота вошел милиционер.

— Мурад, это ты стрелял?

— Да, брат. Шакал, представляешь…

— Разве ты не знаешь, что в населенном пункте из ружья стрелять нельзя?

— Так я же тебе объясняю: я в шакала стрелял. Представляешь, в дом ко мне ворвался! Бешеный какой-то. Курицу уволок прямо из-под носа…

— Ну, если курицу уволок, значит, не бешеный. Но учти: если даже тигр к тебе ворвется, нельзя палить куда попало. А ты… да мало ли кто мог идти по улице! Сейчас же плати штраф.

Не слушая возмущенных воплей обокраденного владельца курицы, милиционер стал выписывать штраф. Мурад плюнул от злости, отдал десять рублей, дрожащей рукой налил в пиалу холодного чая из пузатого расписного чайника.

— Сон это или явь? — бормотал он недоуменно. — Откуда такая смелость у шакала: ворваться в дом, пока хозяева не уснули, схватить курицу прямо с блюда… Да разве шакалы рыщут по домам? Ни деды, ни прадеды такого не рассказывали. Ба, да ведь он был черный! А шакалы рыжие… Может, это нечистая сила?

Хотя Мурад задал себе вопрос насчет нечистой силы, он в нее не верил. Не считал же он чудом восход и заход солнца, круговращение земли. Бывший школьник, он знал с детских лет, что все это — явления природы, что Солнце — самая близкая к нам звезда, что Земля — планета. Человека, который не верит в бога, не напугаешь и нечистой силой. А так как Мурад был человеком неверующим, то он сам и ответил на свой вопрос: «Ну ладно, нечистая сила, я тебе покажу!»

Надо сказать, хозяин украденной курицы считался человеком не трусливого десятка. Если кто-то считает усы признаком солидности, то Мурад считал их признаком мужества. Усы его были черны, как казан^[1], и блестели, будто лакированные туфли.

Разве мог такой человек допустить, чтобы остался безнаказанным шакал, разбойничавший прямо у него под носом? Мурад не повесил ружье на старое место. Он решил отыскать черного шакала, подстрелить, а из шкуры сшить себе шапку.

Глава вторая

Насмерть напуганный оглушительным выстрелом, шакаленок мчался, не разбирая ни дорог, ни тропинок. Он потерял с таким риском украденную курицу, забыл, в какой стороне находится старый арык и знакомые заросли джиды. Он бежал не останавливаясь, пока хватило на это сил. Сердце трепыхалось, как птица в клетке, глаза застилала пелена, и Черныш почувствовал, что дальше бежать не может.

Он упал и съежился, готовый ко всему. Но ничего не произошло. Черныш приоткрыл один глаз, потом второй.

Сердце уже не колотилось так сильно, и шакаленок вновь увидел звездное небо, уходящие в темноту кусты, чернеющую землю. До ноздрей его опять донесся неведомый, уже новый дразнящий запах. Черныш знал запах коров, овец, кур. Теперь он знал даже запах жареной курицы и ружейного выстрела. Но то, что он уловил сейчас, не напомнило ему ничего знакомого. Запах доносился с поля, но ни люцерна, ни хлопчатник, ни луговые либо лесные травы так не пахли. Шакаленок принюхался, пригляделся получше и заметил лежавший на земле предмет, похожий на овечью голову. Стоило подползти и коснуться этого предмета носом, чтобы понять, откуда исходил такой сладкий аромат. Черныш шевельнул тяжелый шар лапой, слегка куснул, а уже в следующую минуту начал есть, повизгивая от удовольствия и от горькой звериной обиды на сложное устройство мира, где каждый кусок добывается с бою, хотя могли бы эти куски, вроде как теперь, просто валяться под ногами.

Как же получилось, что мать ни разу не водила их отведать лежавшей на земле безмолвной дыни, которая только и ждет, чтобы от нее откусили кусочек? Шакаленок вполне мог обидеться на мать-шакалиху, не зная, что дыни созревают лишь осенью, а он и брат его родились среди зимы, росли весной и летом. Мать, учившая их охотиться, сама еще не видела в этом году созревшей дыни.

Насытившись, Черныш привстал было, однако резкая боль в лапе напомнила ему о грохоте выстрела — ведь именно в ту минуту лапу его обожгло, будто он наступил на тлеющие угли подернутого пеплом костра. А когда он бежал, задняя лапа все время отставала. Черныш вылизал то место, где особенно болело, и боль немного затихла, наверное, это была всего лишь царапина. Нужно было уходить… Куда? В какой стороне остались спасительные заросли джиды? Если бы лапа совсем перестала болеть, он каждый день приходил бы сюда есть вот эти, похожие на головы бесчисленного стада баранов, душистые дыни, которые даже попыток не делают удрать или вырваться.

Черныш не знал, в какой стороне искать материнское логово, но понимал, что здесь оставаться опасно. Скоро, бросая на все багровые отблески, поднимется с земли еще одно круглое и яркое существо, похожее на вчерашнее. Вслед за ним придут люди вместе со своими животными. И сороки-сплетницы появятся, откуда ни возьмись, чтобы возвестить всему миру: «Видим шакала! Видим шакала! Осторожно, шака-ал!»

Прихрамывая, Черныш побежал вдоль одной из грядок. Не успел он достичь конца бахчи, как услышал мерный тяжелый гул. Шакаленок растянулся на земле, припал к ней ухом: в звуке этом было что-то знакомое. Припадая на больную ногу, Черныш осторожно двинулся вперед. Гул становился все громче. Знакомый запах: вода! Много воды. Так много, что она кажется бесконечной. Черныш давно знал, что у воды много голосов, совсем разных, вовсе не схожих между собой. У каждого арыка — своя песенка. Иногда вода журчит, иногда звенит, а здесь она гулко рокочет, возвещая о своей мощи.

Эту Большую Воду Черныш видел не однажды вместе с братом и матерью.

Растянувшись на холмике, шакаленок долго лежал возле воды, боль в ноге постепенно утихла, глаза сами собой начали слипаться. Но могучий инстинкт поднял шакаленка с земли: здесь оставаться нельзя, опасно, нужно укрыться, пока не наступил рассвет, нужно во что бы то ни стало отыскать спасительные заросли, так часто укрывавшие их с матерью-шакалихой после изнурительной погони, свирепого собачьего лая.

Шакаленок огляделся: в темноте неподалеку от воды он увидел высокий дом, похожий на те, что стояли в селе. А ведь он уже готов был счесть этот берег Большой Воды и бахчу своими владениями. Чернеющий поблизости дом нагнал на шакаленка тоску. Если к тому же во дворе там живут сторожа-собаки, то забредшему в эти места хромому шакаленку не позавидуешь. Зато если собак нет, Черныш каждый вечер будет приходить на бахчу — не нужно ему другой охоты! — и досыта наедаться сочными дынями. Сегодня, когда он вгрызался зубами в душистую мякоть, дыня чуточку отодвинулась и ударилась о другую. Неожиданный звук испугал шакаленка. Теперь он будет осторожнее, чтобы дыни, рассердившись, не наскакивали одна на другую, не