- 1
- 2
толста!
Я бросаю варежки в снег, вжимаю приклад в плечо и медленно, воробьиными шажками, обхожу стог.
И руки мои дрожат, а спуски жгут пальцы так, что хочется зашипеть и потрясти ими.
Только бы не спугнуть, не промахнуться. Не спугнуть… Не промахнуться… Не спугнуть…
И так сильны мои опасения, так мучительно ожидание встречи с лисой, что думается малодушное: «Хоть бы ее не было, совсем не было».
Но лиса была за стогом. Она сидела, широко расставив передние тонкие лапы. Между ними расплылись красные пятна. Лиса хочет спать, борется с дремотой. Вот ее голова свешивается на грудь, клонится ниже, ниже… Сейчас она сладко, навсегда заснет… Но тут же лиса переступает лапами, вскидывает голову и открывает на мгновенье гаснущие глаза. Она посмотрела на меня и не увидела — снова рыжая голова клонится на грудь к белому пятну, испачканному кровью. Ниже, ниже… Я вышел из-за стога. Лисица вскинула голову я поглядела сонно. Но это был не буйный огонь, мелькнувший в логу, а умирающий рыжий зверь с тусклым взглядом. Ни злости в нем, ни огня, одна смертельная усталость. Рыжий зверь медленно умирал А я, охотник из города, приехавший потешить страсть и случайно ранивший лису, почувствовал что-то щемящее, неотвязно горькое. Словно нечаянно разжеванный стебелек полыни. Еще явилась во мне та родственность, с какой я всегда гляжу на любого хищника — кота, собаку, волка, тигра в клетке. Но что это я? Нужно кончать. Я подул на пальцы, прицелился, нажал спуск. Сухо, резко, словно гвоздь вбило, ударил выстрел бездымного пороха. Ударом дроби лису опрокинуло на бок. Круто выгибаясь, лиса поглядела мертвыми глазами и уткнулась мордой в снег… Затихла. Я стоял над нею, перезаряжая ружье, и мне было тяжело и неловко. Вот если бы она упала там, в логу, я бы радовался, а сейчас?… Я попытался понять, зачем я убил. Зачем я убил лису? Стрелять зайцев — это еще понятно, их отдаю я на кухню. Но лиса… Мех мне не нужен. Чучело?… Горько видеть мертвых зверей, пылящихся по углам комнат. Стоят, битые молью, таращат стеклянные глаза. Потом их выбрасывают. Сделать лису чучелом? Нет и нет! Тогда зачем же? Я вдруг стал непонятен себе. И тотчас же навалилась тяжелая усталость. Мне захотелось сесть под стог, закрыть глаза и ничего не видеть — ни убитой лисы, ни кровавых пятен на снегу. Но я охотился, убил, и нужно все доделать до конца. Я вынул из кармана крепкую бечевку, припасенную для зайца (обычная добыча городских охотников). Крепко связав тонкие, еще послушные лапы, сделал из остатков бечевки лямку. Закинул лису за спину — она тяжело ударила меня но шине. Я потоптался, пошевелил плечами — удобно! Тогда нашел варежки, всунул нога в петли лыжных ремней, взял ружье. И… еще постоял, оглядывая все, что останется здесь, когда я уйду, — стог, даль, снег… Снова подул, изменив направление, ветер. Теперь он дул сухо, холодно, жестко. В разрыве туч проглянуло мимолетно солнце, и снег блеснул и угас. Ветер упорно дул с северо-востока. Ух и жгуч!.. Я отвернул лицо, а он жег холодом, торопил, подталкивая меня в спину. Он выпроваживал меня прочь отсюда, этот ветер!.. Я ушел. От тяжести лисы и ружья ломило плечи, в рифленые резины лыж набился снег и прикипел льдистыми комками. Идти тяжело, неудобно. И было нужно остановиться, поправить ружье, сколоть, ударяя концом другой лыжи, эти мешающие комки. Но я шел, шел — и был противен сам себе…
Но лиса была за стогом. Она сидела, широко расставив передние тонкие лапы. Между ними расплылись красные пятна. Лиса хочет спать, борется с дремотой. Вот ее голова свешивается на грудь, клонится ниже, ниже… Сейчас она сладко, навсегда заснет… Но тут же лиса переступает лапами, вскидывает голову и открывает на мгновенье гаснущие глаза. Она посмотрела на меня и не увидела — снова рыжая голова клонится на грудь к белому пятну, испачканному кровью. Ниже, ниже… Я вышел из-за стога. Лисица вскинула голову я поглядела сонно. Но это был не буйный огонь, мелькнувший в логу, а умирающий рыжий зверь с тусклым взглядом. Ни злости в нем, ни огня, одна смертельная усталость. Рыжий зверь медленно умирал А я, охотник из города, приехавший потешить страсть и случайно ранивший лису, почувствовал что-то щемящее, неотвязно горькое. Словно нечаянно разжеванный стебелек полыни. Еще явилась во мне та родственность, с какой я всегда гляжу на любого хищника — кота, собаку, волка, тигра в клетке. Но что это я? Нужно кончать. Я подул на пальцы, прицелился, нажал спуск. Сухо, резко, словно гвоздь вбило, ударил выстрел бездымного пороха. Ударом дроби лису опрокинуло на бок. Круто выгибаясь, лиса поглядела мертвыми глазами и уткнулась мордой в снег… Затихла. Я стоял над нею, перезаряжая ружье, и мне было тяжело и неловко. Вот если бы она упала там, в логу, я бы радовался, а сейчас?… Я попытался понять, зачем я убил. Зачем я убил лису? Стрелять зайцев — это еще понятно, их отдаю я на кухню. Но лиса… Мех мне не нужен. Чучело?… Горько видеть мертвых зверей, пылящихся по углам комнат. Стоят, битые молью, таращат стеклянные глаза. Потом их выбрасывают. Сделать лису чучелом? Нет и нет! Тогда зачем же? Я вдруг стал непонятен себе. И тотчас же навалилась тяжелая усталость. Мне захотелось сесть под стог, закрыть глаза и ничего не видеть — ни убитой лисы, ни кровавых пятен на снегу. Но я охотился, убил, и нужно все доделать до конца. Я вынул из кармана крепкую бечевку, припасенную для зайца (обычная добыча городских охотников). Крепко связав тонкие, еще послушные лапы, сделал из остатков бечевки лямку. Закинул лису за спину — она тяжело ударила меня но шине. Я потоптался, пошевелил плечами — удобно! Тогда нашел варежки, всунул нога в петли лыжных ремней, взял ружье. И… еще постоял, оглядывая все, что останется здесь, когда я уйду, — стог, даль, снег… Снова подул, изменив направление, ветер. Теперь он дул сухо, холодно, жестко. В разрыве туч проглянуло мимолетно солнце, и снег блеснул и угас. Ветер упорно дул с северо-востока. Ух и жгуч!.. Я отвернул лицо, а он жег холодом, торопил, подталкивая меня в спину. Он выпроваживал меня прочь отсюда, этот ветер!.. Я ушел. От тяжести лисы и ружья ломило плечи, в рифленые резины лыж набился снег и прикипел льдистыми комками. Идти тяжело, неудобно. И было нужно остановиться, поправить ружье, сколоть, ударяя концом другой лыжи, эти мешающие комки. Но я шел, шел — и был противен сам себе…
- 1
- 2