- 1
- 2
- 3
- 4
- 5
- . . .
- последняя (7) »
равно присвоенных истории и поэзии, ибо превратность судьбы его предупредила все вымыслы романтика.
А. Бестужев
В стране метелей и снегов, На берегу широкой Лены, Чернеет длинный ряд домов И юрт {1*} бревенчатые стены. Кругом сосновый частокол Поднялся из снегов глубоких, И с гордостью на дикий дол Глядят верхи церквей высоких; Вдали шумит дремучий бор, Белеют снежные равнины, И тянутся кремнистых гор Разнообразные вершины…
{* Цифры в поэме отсылают к примечаниям, приложенным Рылеевым к первой части поэмы (см. стр. 145. - Ред.)}
Всегда сурова и дика Сих стран угрюмая природа; Ревет сердитая река, Бушует часто непогода, И часто мрачны облака…
Никто страны сей безотрадной, Обширной узников тюрьмы, Не посетит, боясь зимы И продолжительной и хладной. Однообразно дни ведет Якутска житель одичалый; Лишь раз иль дважды в круглый год, С толпой преступников усталой, Дружина воинов придет; Иль за якутскими мехами, Из ближних и далеких стран, Приходит с русскими купцами В забытый город караван. На миг в то время оживится Якутск унылый и глухой; Все зашумит, засуетится, Народы разные толпой: Якут и юкагир пустынный, Неся богатый свой ясак {2}, Лесной тунгуз и с пикой длинной Сибирский строевой козак.
Тогда зима на миг единый От мест угрюмых отлетит, Безмолвный лес заговорит, И чрез зеленые долины По камням Лена зашумит. Так посещает в подземелье Почти убитого тоской Страдальца-узника порой Души минутное веселье Так в душу мрачную влетит Подчас спокойствие ошибкой И принужденною улыбкой Чело злодея прояснит…
Но кто украдкою из дому В тумане раннею порой Идет по берегу крутому С винтовкой длинной за спиной; В полукафтанье, в шапке черной И перетянут кушаком, Как стран Днепра козак проворный В своем наряде боевом? Взор беспокойный и угрюмый, В чертах суровость и тоска, И на челе его слегка Тревожные рисует думы Судьбы враждующей рука. Вот к западу простер он руки; В глазах вдруг пламень засверкал, И с видом нестерпимой муки, В волненье сильном он сказал:
"О край родной! Поля родные! Мне вас уж боле не видать; Вас, гробы праотцев святые, Изгнаннику не обнимать. Горит напрасно пламень пылкий, Я не могу полезным быть: Средь дальней и позорной ссылки Мне суждено в тоске изныть.
О край родной! Поля родные! Мне вас уж боле не видать; Вас, гробы праотцев святые, Изгнаннику не обнимать". Сказал; пошел по косогору; Едва приметною тропой Поворотил к сырому бору И вот исчез в глуши лесной. Кто ссыльный сей, никто не знает; Давно в страну изгнанья он, Молва народная вещает, В кибитке крытой привезен. Улыбки не видать приветной На незнакомце никогда, И поседели уж приметно Его и ус и борода. Он не варнак; смотри: не видно Печати роковой на нем, Для человечества постыдной, В чело вклейменной палачом. Но вид его суровей вдвое, Чем дикий вид чела с клеймом; Покоен он - но так в покое Байкал {4} пред бурей мрачным днем, Как в час глухой и мрачной ночи, Когда за тучей месяц спит, Могильный огонек горит, - Так незнакомца блещут очи. Всегда дичится и молчит, Один, как отчужденный, бродит, Ни с кем знакомства не заводит, На всех сурово он глядит…
В стране той хладной и дубравной В то время жил наш Миллер {5} славный: В укромном домике, в тиши, Работал для веков в глуши, С судьбой боролся своенравной И жажду утолял души. Из родины своей далекой В сей край пустынный завлечен К познаньям страстию высокой, Здесь наблюдал природу он. В часы суровой непогоды Любил рассказы стариков Про Ермака и Козаков, Про их отважные походы По царству хлада и снегов. Как часто, вышедши из дому, Бродил по целым он часам По океану снеговому Или по дебрям и горам. Следил, как солнце, яркий пламень Разлив по тверди голубой, На миг за Кангалацкий камень Уходит летнею порой. Все для пришельца было ново: Природы дикой красота, Климат жестокий и суровый И диких нравов простота.
Однажды он в мороз трескучий, Оленя гнав с сибирским псом, Вбежал на лыжах в лес дремучий- И мрак и тишина кругом! Повсюду сосны вековые Иль кедры в инее седом; Сплелися ветви их густые Непроницаемым шатром. Не видно из лесу дороги… Чрез хворост, кочки и снега Олень несется быстроногий, Закинув на спину рога, Вдали меж; соснами мелькает. Летит!.. Вдруг выстрел!.. Быстрый бег Олень внезапно прерывает… Вот зашатался - и на снег Окровавленный упадает. Смущенный Миллер робкий взор Туда, где пал олень, бросает, Сквозь чащу, ветви, дичь и бор, И зрит: к оленю подбегает С винтовкой длинною в руке, Окутанный дохою {6} черной И в длинношерстном чебаке {7}, Охотник ловкий и проворный…
То ссыльный был. Угрюмый взгляд, Вооруженье и наряд И незнакомца вид унылый - Все душу странника страшило. Но, трепеща в глуши лесной Блуждать один, путей не зная, Преодолел он ужас свой И быстрой полетел стрелой, Бег к незнакомцу направляя. "Кто б ни был ты, - он так сказал, - Будь мне вожатым, ради бога; Гнав зверя, я с тропы сбежал И в глушь нечаянно попал; Скажи, где на Якутск дорога?" - "Она осталась за тобой, За час отсюда, в ближнем доле; Кругом всё дичь и лес густой, И вряд ли до ночи глухой Успеешь выбраться ты в поле; Уже вечерняя пора… Но мы вблизи заимки {8} скудной: Пойдем - там в юрте до утра Ты отдохнешь с охоты трудной". Они пошли. Все глуше лес, Все реже виден свод небес… Погасло дневное светило; Настала ночь… Вот месяц всплыл, И одинокий и унылый, Дремучий лес осеребрил И юрту путникам открыл. Пришли - и ссыльный, торопливо Вошед в угрюмый свой приют, Вдруг застучал кремнем в огниво, И искры сыпались на трут, Мрак освещая молчаливый, И каждый в сталь удар кремня В углу обители пустынной То дуло озарял ружья, То ратовище пальмы {9} длинной, То саблю, то конец копья. Глаз с незнакомца не спуская, Близ двери Миллер перед ним, В душе невольный страх скрывая, Стоит и нем и недвижим… Вот, вздув огонь, пришлец суровый Проворно жирник {10} засветил, Скамью придвинул, стол сосновый Простою скатертью накрыл И с лаской гостя посадил. И вот за трапезою сытной, В хозяина вперяя взор, Заводит странник любопытный С ним о Сибири разговор. В какое ж Миллер удивленье Был незнакомцем приведен, - И кто бы не был поражен: Стран европейских просвещенье В лесах сибирских встретил он! Покинув родину, с тоскою Два года Миллер, как
А. Бестужев
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
В стране метелей и снегов, На берегу широкой Лены, Чернеет длинный ряд домов И юрт {1*} бревенчатые стены. Кругом сосновый частокол Поднялся из снегов глубоких, И с гордостью на дикий дол Глядят верхи церквей высоких; Вдали шумит дремучий бор, Белеют снежные равнины, И тянутся кремнистых гор Разнообразные вершины…
{* Цифры в поэме отсылают к примечаниям, приложенным Рылеевым к первой части поэмы (см. стр. 145. - Ред.)}
Всегда сурова и дика Сих стран угрюмая природа; Ревет сердитая река, Бушует часто непогода, И часто мрачны облака…
Никто страны сей безотрадной, Обширной узников тюрьмы, Не посетит, боясь зимы И продолжительной и хладной. Однообразно дни ведет Якутска житель одичалый; Лишь раз иль дважды в круглый год, С толпой преступников усталой, Дружина воинов придет; Иль за якутскими мехами, Из ближних и далеких стран, Приходит с русскими купцами В забытый город караван. На миг в то время оживится Якутск унылый и глухой; Все зашумит, засуетится, Народы разные толпой: Якут и юкагир пустынный, Неся богатый свой ясак {2}, Лесной тунгуз и с пикой длинной Сибирский строевой козак.
Тогда зима на миг единый От мест угрюмых отлетит, Безмолвный лес заговорит, И чрез зеленые долины По камням Лена зашумит. Так посещает в подземелье Почти убитого тоской Страдальца-узника порой Души минутное веселье Так в душу мрачную влетит Подчас спокойствие ошибкой И принужденною улыбкой Чело злодея прояснит…
Но кто украдкою из дому В тумане раннею порой Идет по берегу крутому С винтовкой длинной за спиной; В полукафтанье, в шапке черной И перетянут кушаком, Как стран Днепра козак проворный В своем наряде боевом? Взор беспокойный и угрюмый, В чертах суровость и тоска, И на челе его слегка Тревожные рисует думы Судьбы враждующей рука. Вот к западу простер он руки; В глазах вдруг пламень засверкал, И с видом нестерпимой муки, В волненье сильном он сказал:
"О край родной! Поля родные! Мне вас уж боле не видать; Вас, гробы праотцев святые, Изгнаннику не обнимать. Горит напрасно пламень пылкий, Я не могу полезным быть: Средь дальней и позорной ссылки Мне суждено в тоске изныть.
О край родной! Поля родные! Мне вас уж боле не видать; Вас, гробы праотцев святые, Изгнаннику не обнимать". Сказал; пошел по косогору; Едва приметною тропой Поворотил к сырому бору И вот исчез в глуши лесной. Кто ссыльный сей, никто не знает; Давно в страну изгнанья он, Молва народная вещает, В кибитке крытой привезен. Улыбки не видать приветной На незнакомце никогда, И поседели уж приметно Его и ус и борода. Он не варнак; смотри: не видно Печати роковой на нем, Для человечества постыдной, В чело вклейменной палачом. Но вид его суровей вдвое, Чем дикий вид чела с клеймом; Покоен он - но так в покое Байкал {4} пред бурей мрачным днем, Как в час глухой и мрачной ночи, Когда за тучей месяц спит, Могильный огонек горит, - Так незнакомца блещут очи. Всегда дичится и молчит, Один, как отчужденный, бродит, Ни с кем знакомства не заводит, На всех сурово он глядит…
В стране той хладной и дубравной В то время жил наш Миллер {5} славный: В укромном домике, в тиши, Работал для веков в глуши, С судьбой боролся своенравной И жажду утолял души. Из родины своей далекой В сей край пустынный завлечен К познаньям страстию высокой, Здесь наблюдал природу он. В часы суровой непогоды Любил рассказы стариков Про Ермака и Козаков, Про их отважные походы По царству хлада и снегов. Как часто, вышедши из дому, Бродил по целым он часам По океану снеговому Или по дебрям и горам. Следил, как солнце, яркий пламень Разлив по тверди голубой, На миг за Кангалацкий камень Уходит летнею порой. Все для пришельца было ново: Природы дикой красота, Климат жестокий и суровый И диких нравов простота.
Однажды он в мороз трескучий, Оленя гнав с сибирским псом, Вбежал на лыжах в лес дремучий- И мрак и тишина кругом! Повсюду сосны вековые Иль кедры в инее седом; Сплелися ветви их густые Непроницаемым шатром. Не видно из лесу дороги… Чрез хворост, кочки и снега Олень несется быстроногий, Закинув на спину рога, Вдали меж; соснами мелькает. Летит!.. Вдруг выстрел!.. Быстрый бег Олень внезапно прерывает… Вот зашатался - и на снег Окровавленный упадает. Смущенный Миллер робкий взор Туда, где пал олень, бросает, Сквозь чащу, ветви, дичь и бор, И зрит: к оленю подбегает С винтовкой длинною в руке, Окутанный дохою {6} черной И в длинношерстном чебаке {7}, Охотник ловкий и проворный…
То ссыльный был. Угрюмый взгляд, Вооруженье и наряд И незнакомца вид унылый - Все душу странника страшило. Но, трепеща в глуши лесной Блуждать один, путей не зная, Преодолел он ужас свой И быстрой полетел стрелой, Бег к незнакомцу направляя. "Кто б ни был ты, - он так сказал, - Будь мне вожатым, ради бога; Гнав зверя, я с тропы сбежал И в глушь нечаянно попал; Скажи, где на Якутск дорога?" - "Она осталась за тобой, За час отсюда, в ближнем доле; Кругом всё дичь и лес густой, И вряд ли до ночи глухой Успеешь выбраться ты в поле; Уже вечерняя пора… Но мы вблизи заимки {8} скудной: Пойдем - там в юрте до утра Ты отдохнешь с охоты трудной". Они пошли. Все глуше лес, Все реже виден свод небес… Погасло дневное светило; Настала ночь… Вот месяц всплыл, И одинокий и унылый, Дремучий лес осеребрил И юрту путникам открыл. Пришли - и ссыльный, торопливо Вошед в угрюмый свой приют, Вдруг застучал кремнем в огниво, И искры сыпались на трут, Мрак освещая молчаливый, И каждый в сталь удар кремня В углу обители пустынной То дуло озарял ружья, То ратовище пальмы {9} длинной, То саблю, то конец копья. Глаз с незнакомца не спуская, Близ двери Миллер перед ним, В душе невольный страх скрывая, Стоит и нем и недвижим… Вот, вздув огонь, пришлец суровый Проворно жирник {10} засветил, Скамью придвинул, стол сосновый Простою скатертью накрыл И с лаской гостя посадил. И вот за трапезою сытной, В хозяина вперяя взор, Заводит странник любопытный С ним о Сибири разговор. В какое ж Миллер удивленье Был незнакомцем приведен, - И кто бы не был поражен: Стран европейских просвещенье В лесах сибирских встретил он! Покинув родину, с тоскою Два года Миллер, как
- 1
- 2
- 3
- 4
- 5
- . . .
- последняя (7) »