ты можешь увидѣть и дочь мою безъ покрывала.» — Избави меня отъ этаго Богъ! я видѣлъ твою дочь издали — она оставила глубокое впечатлѣніе въ моемъ сердцѣ. Я не хочу усиливать, этого чувства, ибо знаю, что дочь твоя несотворена быть женою Саладина. — «Кто тебѣ это сказалъ! воскликнулъ Цаматъ-Сади. Дочь моя тебѣ нравится? въ добрый часъ! будь ея мужемъ!» — Не стану вамъ открывать своей радости. — Черезъ нѣсколько времени я сдѣлался счастливымъ супругомъ. Фатима, прекрасная лицомъ, прекрасна и душою — мы живемъ согласно. Цаматъ-Сади отдалъ мнѣ свой огромный домъ; и теперь, имѣя большое богатство съ милою женою, почитаю себя совершенно счастливымъ — мнѣ ничего не останется желать на свѣтѣ, когда увижу счастливымъ и добраго моего Мурада. Чтоже касается до разбитаго зеркала и вазы, то мы постараемся помочь этому горю. Султанша…»

— Не бойтесь гнѣва ея, сказалъ Султанъ, сбросивъ съ себя верхнее платье, подъ которымъ сокрыта была Императорская одежда…. Саладинъ! я доволенъ твоею повѣстію, и признаюсь охотно, что называемое счастіемъ въ поступкахъ людей, приличнѣе называть осторожностію и благоразуміемъ. Саладинъ долженъ быть прозванъ счастливымъ и разсудительнымъ, а Мурадъ заслуживаетъ болѣе наименованіе неосторожнаго, нежели несчастнаго. Такъ говорилъ Селимъ. Онъ предложилъ Саладину достоинство Паши и важную должность Губернатора одной провинціи; но осторожный Саладинъ, довольствуясь скромнымъ и безопаснымъ счастіемъ, съ почтительностію отклонилъ отъ себя это предложеніе. Я счастливъ, говорилъ онъ, и желаніе быть счастливѣе было бы для меня весьма безразсудно.

А Мурадъ? — Мурадъ продолжалъ вѣрить предопредѣленію, жаловаться на свой неудачи, пить опіумъ и дурачиться, приписывая всѣ дурачества свои неизбѣжному жребію.