Понедельник, 4 марта 1996
В половине восьмого мы с папой до отказа забили машину вещами и отправились по автоба- ну в сторону Мюнхена. За всю дорогу он обратился ко мне только один раз: «Постарайся как можно скорее оттуда выйти. И никому об этом не рассказывай».
Он даже не разрешил мне слушать мои кассеты
Снаружи психушка похожа на старый отель. Должна признаться что вид неплохой, на природа
на вершине холма, все водители оглядываются, noтому что такие красивые здания наверняка видишь
не каждый день. Конечно, большинство даже не догадывается, как оно выглядит внутри и что таи
происходит. Клиника расположена прямо у реки. Но, к сожалению, я слышала, что с ближайшим го-
родом нет никакого сообщения, кроме автобуса, который ходит всего два раза в день. Супер, я
оказалась в пампасах, и нет никакой надежды убежать. Мой отец изобразил из себя джентльмена, вы-
тащил из машины мой чемодан и понес по малень-кой улице, ведущей прямо к входу в клинику. Но
ему не оставалось ничего другого, потому что даже одна только мысль о том, что мне придется нести Он
вещи, лишила бы меня последних сил. Вход находится между тем зданием, которое видно с дороги, «что:
и пристройкой. Честно говоря, это новое здание тоже выглядит вполне приемлемо. Сразу за клиникой начинается лес
Нас встретила секретарша, которая тут же отвела нас к старшему врачу, фрау Ахтылапочке. Эта тетка мне сразу не понравилась. Каштановые вьющиеся волосы до плеч и ноги настолько тонкие, что можно подумать, она сама страдает от истоще-
ния. Она говорит на таком ужасном диалекте (а при этом еще через слово рычит: «Ах ты, лапочка!»), что начинаешь сомневаться в ее натуральности. Я не могу воспринимать ее всерьез, потому что у меня все время такое чувство, что она специально так странно разговаривает. Хотя на самом деле, как я заметила, она никогда не шутит.
Она привела нас в комнату с видом на речку, которая, как выяснилось, вовсе не речка, а бурный ручей (шириной метров пять, максимум). Окно было распахнуто настежь, и я услышала голоса молодых людей, развлекавшихся за домом. Фрау Ах- тылапочка тут же начала задавать глупые вопросы: «Итак, ты София. Ну, София, расскажи, как ты думаешь, почему ты здесь?»
Мне не пришло в голову ничего более глупого, чем: «Потому что сюда меня направили врачи».
Она посмотрела на меня с таким видом, как будто я застрелила ее мужа. А потом спросила еще: «Что за проблемы были у тебя в семье? Как ты думаешь, почему у тебя истощение?»
На этот вопрос я дала такой вот ответ: «Никаких! И истощения у меня совсем даже нет!», потому что я не хотела говорить о таких вещах в присутствии отца. Я думаю, добрая женщина наконец врубилась, что у меня нет желания принимать участие в этом раунде ток-шоу. Слава богу, она отправила меня за дверь. Я сидела в приемной и внимательно смотрела по сторонам. Везде висят карти. ны, которые, видимо, нарисовали пациенты, чтобы не мучиться от невыносимой скуки. Постоянно по I приемной пробегали молодые люди и разглядывали меня с идиотским видом. Как будто тут есть на что пялиться! На противоположной стороне красный телефон. Мне в голову закралось ужасное подозрение: неужели это единственный аппарат на всю клиник? В таком случае нужно сразу же делать отсюда ноги. Позже мне подробно объяснили, как обстоит дело со звонками. Над красным телефоном — красные часы. Сплошная эстетика!
Через полчаса открылась дверь из кабинета фрау Ахтылапочки, и они с отцом пошли по коридору в мою сторону. Отец попрощался со мной, и я подумала, что мне все равно, когда я увижу его снова. Мы с фрау Ахтылапочкой снова вернулись к ней в кабинет, где я все-таки рассказала, что происходило в нашем доме. От алкогольных проблем матери до разборок с отцом плюс все, что сюда относится.
В конце фрау Ахтылапочка объяснила мне, что меня ждет.
После обследования, в ходе которого я должна была раздеться перед ней догола и прыгать на одной ножке по всему кабинету, чтобы доказать, что у меня нет нарушения равновесия (что мне, к сожалению, не удалось), мне измерили
давление и взвесили, а лотом врач показала мне мое отделение.
Наверх ведет широкая деревянная лестница. На каждом из трех отделений есть кухня, комната отдыха, столовая, несколько туалетов и душевых кабинок, прачечная, четыре палаты на двоих, две на четверых и две на одного пациента. Я попала на второе отделение. Ахтылапочка провела меня по всем помещениям, прежде чем показать мне мою палату. Она иа двоих. С видом на целиком заросшую мхом крышу пристройки.
Мою соседку зовут Маргит, ей тоже тринадцать лет. Это абсолютный ужас. Когда мы с врачихой вошли, она как раз играла с Барби и слушала отвратительную музыку. У нее такие шмотки, как будто она надевает только та что накануне приготовила ей ее бабушка. Но это навряд ли, потому что здесь у нее никакой бабушки и в помине нет. Значит, дело обстоит еще хуже, потому что, скорее всего, она одета в соответствии с собственным вкусом. Конечно, я спросила, почему она здесь. «Я и сама точно не знаю. Я перестала ходить в школу, потому что меня все дразнили, а потом они прислали меня сюда. А ты?»
О боже, подумала я, единственное, что нужно этой девочке, это приличный стилист и пара советов, как вести себя в переходном возрасте. Тогда бы ее никто не дразнил. Неужели в таком случае могут помочь терапия и длинные разговоры?
Несколько секунд я размышляла, не стоит ли и мне ее немножко подразнить. Но поскольку у нее был такой ущербный вид что она, со своей огромной пластинкой во рту,лилово-бирюзовыми очками и ярко-желтой заколкой в волосах (эта комбинация потрясла мое эстетическое равновесие), не могла вызвать ничего, кроме жалости, то я стала вести себя с ней ужасно мило.
Я начала