эта открытая диктатура буржуазии — устанавливается теперь, именно в этот период? Ответ на этот вопрос дал не кто иной, как Ленин. Вы найдете этот ответ в его работах об империализме. Нельзя познать, что такое фашизм, не познав империализма.

Вам известны основные экономические особенности империализма. Вы знаете, как определял их Ленин. Империализм характеризуется: 1) концентрацией производства и капитала, образованием монополий, играющих решающую роль в экономической жизни; 2) сращиванием банкового и промышленного капиталов и образованием на базе финансового капитала финансовой олигархии; 3) вывозом капитала, приобретающим огромное значение; 4) возникновением международных монополистических объединений капиталистов, и — последнее — разделом мира между крупными капиталистическими державами, который отныне можно считать завершенным.

Таковы особенности империализма. Они порождают тенденцию к реакционному преобразованию всех политических институтов буржуазии. Эту мысль вы тоже найдете у Ленина. Указанная тенденция ведет к приданию реакционного характера этим институтам и проявляется в наиболее последовательных формах при фашизме.

Почему? Потому, что буржуазия, учитывая реальное соотношение сил между классами и необходимость для капиталистов гарантировать собственные прибыли, должна найти соответствующие формы, чтобы оказывать сильное давление на трудящихся. С другой стороны, монополии, то есть руководящие группы буржуазии, осуществляют максимальную концентрацию производства, и прежние формы управления становятся препятствием для их развития. Буржуазия вынуждена восставать против творения своих собственных рук, поскольку то, что прежде представляло для нее элемент развития, ныне становится помехой для сохранения капиталистического общества.

Вот почему буржуазия вынуждена стать реакционной и обратиться к фашизму.

Здесь я должен вас предостеречь и от другой ошибки — схематизма. Нужно избегать ошибки рассматривать переход от буржуазной демократии к фашизму как нечто фатальное, неизбежное. Почему? Потому, что развитие империализма не ведет обязательно к установлению фашистской диктатуры. Проследим это на конкретных примерах. Возьмите в качестве примера Англию. Это крупное империалистическое государство, в котором существует демократическая парламентская система (хотя и здесь не может быть и речи об отсутствии реакционных черт). Возьмите Францию, США и т. д. В этих странах вы обнаружите тенденцию к фашистским формам общества, но и парламентские формы тем не менее еще существуют. Тенденция к фашистской форме правления прослеживается повсюду. Но это еще не дает оснований утверждать, что общественное развитие повсюду обязательно должно привести к фашизму.

Встав на такую точку зрения, мы неизбежно впали бы в схематизм, ибо стали бы утверждать то, чего нет в действительности. Более того, мы совершили бы серьезнейшую политическую ошибку, поскольку упустили бы из виду, что степень вероятности установления фашистской диктатуры зависит от уровня боевитости рабочего класса и его способности отстоять демократические институты. Разрушить указанные институты трудно, когда это идет вразрез с волей пролетариата. Борьба в защиту демократических институтов расширяется и становится борьбой за власть.

Таков первый элемент, который следует подчеркнуть при определении фашизма.

Второй элемент коренится в характере организаций фашизма, в их массовой базе. Термин «фашизм» очень часто употребляется не совсем точно, главным образом как синоним реакции, террора и т. д. Такое определение неполно. Фашизм не означает лишь борьбу против буржуазной демократии, и мы не можем применять это выражение только тогда, когда налицо борьба именно такого рода. Мы должны употреблять его исключительно в тех случаях, когда борьба против рабочего класса развертывается на новой массовой базе мелкобуржуазного характера, как это имеет место в Германии, Италии, Франции, Англии, словом, повсюду, где существует типичный фашизм.

Фашистская диктатура, таким образом, стремится опереться на массовое движение, организуя с этой целью крупную и мелкую буржуазию.

Понятно, что связать оба эти момента очень трудно. Очень трудно, в частности, подчеркивать значение одного из них, не умаляя в тоже время роль другого. В период развития итальянского фашизма до «похода на Рим» наша партия, например, игнорировала важнейшую проблему — помешать крупной буржуазии подчинить своему влиянию недовольные мелкобуржуазные массы. Эти массы были тогда представлены бывшими фронтовиками, некоторыми слоями обогащавшегося крестьянства, прозябавшего до того в бедности, всеми теми, кого война выбила из привычной жизненной колеи.

Мы тогда не понимали, что в основе всего этого лежал социальный феномен итальянской жизни, не видели глубоких социальных причин, которые его обусловили. Мы не понимали, что вчерашние фронтовики, деклассированные слои городского населения были не какими-то отдельными индивидуумами, а именно массой и, по существу, представляли собой феномен, имевший классовые черты. Мы не понимали, что от них нельзя отмахнуться, послав их попросту ко всем чертям. Так, например, многие из тех, кто составлял деклассированную массу, во время войны занимали командные посты. По возвращении домой они хотели продолжать командовать, критиковали существующую власть и выдвигали ряд требований, которые нам надлежало учесть.

Наша задача должна была бы заключаться в завоевании части этих масс на свою сторону и нейтрализации другой части, чтобы воспрепятствовать буржуазии в своих целях использовать их для лавирования. Но эту задачу мы игнорировали.

В этом состояла одна из наших ошибок, которая незамедлительно сказалась и на другом участке: мы не замечали сдвигов, происходивших в промежуточных слоях, обусловивших появление среди мелкой буржуазии течений, которые могут быть использованы буржуазией против рабочего класса.

Другая наша ошибка состояла в том, что мы не всегда должным образом обращали внимание на классовый характер фашистской диктатуры. Мы отмечали, что диктатура фашизма является свидетельством слабости капитализма. В одной из речей Бордиги с особой силой подчеркивалась роль, которую в создании фашизма сыграли наиболее слабые элементы капитализма— крупные аграрии. Такая постановка вопроса вела к неизбежному выводу, что фашизм — это режим, который характерен для стран со слаборазвитой капиталистической экономикой. Эта наша ошибка частично объясняется тем, что мы первыми столкнулись с фашизмом. Позже мы увидели, что фашизм