взад-вперед и заглядывать в глазки тюремных камер. Я что, плохой мусульманин? Или я глупее Фазиля? Или недостаточно предан нашей партии?

Все эти риторические вопросы он задавал шепотом, чтобы, упаси Аллах, не услышало начальство. Абу ибн-Ассур с головой ушел в мысли о жестокости и бесчеловечности мира, как вдруг стены стоящей в пустыне тюрьмы задрожали от оглушительного гула, а потом на Абу обрушился чудовищный смерч раскаленного песка. Абу вскрикнул и закрыл лицо руками, но было поздно — острые песчинки выкололи ему глаза, а горячий ветер высушил пустые глазницы.

Только поэтому Абу не увидел дыры во внешней стене камеры номер двадцать три, где содержался политический преступник, которого завтра должны были казнить. Человек этот попал сюда за убийство жены — преступление, казалось бы, вовсе не политическое. Однако тесть осужденного был важной шишкой и мог одним телефонным звонком кого угодно упрятать за решетку.

Абу, само собой, уже не увидел, как появился его начальник. Обнаружив, что камера номер двадцать три пуста, начальник сразу начал искать козла отпущения, на которого можно будет свалить вину за побег. Вскинув автомат, начальник выстрелил в Абу. Тот услышал звук выстрела, почувствовал жгучую боль в груди — и умер, так толком и не поняв, что же произошло.

Мыкликлулн потянулся, подвигал ногами. Он все еще не привык к своему новому телу: к четырем конечностям, к двум бокам вместо шести и к постоянному возбуждению. Все ощущения были острыми и приятными. Он обошел вокруг своего корабля, растопырив пальцы и шевеля ими: теперь у него имелось пять пальцев на каждой конечности.

«Какой стала бы наша цивилизация, будь у нас изначально такие тела? — подумал он. — Наверное, тогда мы не научились бы общаться телепатически и нам пришлось бы разговаривать с помощью воздушных колебаний, как это делают здешние двуногие».

Мыкликлулн видел, как внутри корабля тает его прежнее тело.

Над лугами штата Канзас становилось все жарче.

Мыкликлулн знал, что нарушил закон, но у него не было иного выхода. Ему поневоле пришлось завладеть телом человека, которого все равно лишили бы жизни. Однако сородичи наверняка подвергнут его допросу, признают виновным и казнят за посягательство на жизнь другого разумного существа.

Но это дело будущего, а пока у него появилось новое тело, а вместе с ним — множество новых ощущений. Мыкликлулн провел языком по зубам. Потом начал издавать жужжащие и свистящие звуки, пытаясь заговорить.

Человеческая речь никак ему не давалась. Язык и губы Мыкликлулна норовили воспроизвести привычные арабские звуки, в то время как новый хозяин тела пытался подражать совсем другой речи, которую доносили до него многочисленные радиоволны.

Продолжая упражняться в произнесении звуков, Мыкликлулн в то же время методично уничтожал свой корабль. Может, этого и не стоило делать: для человеческого зрения корабль был невидим. Но миссия Мыкликлулна была слишком важна, чтобы рисковать.

К тому времени, когда инопланетянин появился в одном из близлежащих городков, он уже в совершенстве умел изъясняться на местном языке. Во всяком случае, его речь не вызвала никаких подозрений у служащих «Корпорации промышленного развития» в Канзас-Сити, где Мыкликлулн разместил заказ на изготовление разработанного им устройства. Столь же гладко прошли его переговоры с юридической фирмой «Фарбер, Фарбер и Мейнард», где он запатентовал все детали своего изобретения. Потом Мыкликлулн навестил деревообрабатывающую фабрику Сидни и заказал у них первую партию собачьих будок.

Бриллиантов, проданных Мыкликлулном, вполне хватило на оплату двух тысяч собачьих будок с необычным содержимым. Находясь в приподнятом настроении, он мурлыкал странные песенки, которые доносили до него радиоволны.

— Кока-кола — наслажденья школа! — пел Мыкликлулн.

А еще:

— Опять покажут на этой неделе такое, что лучше б глаза не глядели…

К вечеру, после захода солнца, он затормозил у мотеля на окраине Манхэттена.^[1]

— Вы один? — спросил его служащий мотеля.

— Один.

— Ваше имя?

— Роберт, — ответил Мыкликлулн, выбрав первое попавшееся из тысячи имен, которые успел услышать по радио. — Роберт Редфорд.

— Ого! — усмехнулся служащий. — И каково быть тезкой и однофамильцем столь известного человека?^[2]

— Я привык. Мне и самому приходится встречаться со множеством известных людей.

Служащий засмеялся. Мыкликлулн ответил улыбкой. Разговаривать было довольно забавно, а главное, при таком способе общения легко можно было соврать. Соплеменники Мыкликлулна просто не знали, что такое ложь.

— Ваша профессия, мистер Редфорд?

— Торговый агент.

— Да ну? И что же вы продаете?

Мыкликлулн пожал плечами, стараясь изобразить полную невозмутимость.

— Собачьи будки.

Ройс Джекобсон, обливаясь потом (в доме было жарко, как в сауне), открыл входную дверь и недовольно поморщился. Опять торговый агент, чтоб им провалиться.

— Извините, но нам ничего не нужно, — буркнул он.

— Ошибаетесь. Очень даже нужно, — с улыбкой возразил торговый агент.

Это несколько озадачило Ройса — обычно торговые агенты не спорили с потенциальными покупателями, а начинали жаловаться на тяжелые времена и свою нелегкую жизнь. Очень немногие отваживались возражать, тем более с такой непрошибаемой уверенностью, с какой только что возразил незнакомец.

«Да, парень — настоящий дока в своем деле», — подумал Ройс.

Он взглянул на чемоданчик с образцами и увидел на нем странную надпись: «Собачьи будки. Продажа в неограниченном количестве».

— У нас нет пса, — сказал Ройс.

— Зато в вашем доме стоит собачья жара, — сказал торговый агент.

— Да, жара собачья, это верно. Ха.

Ройс мог бы выдать что-нибудь подлиннее вместо короткого «ха», но он очумел от жары, а человек перед ним был всего-навсего торговым агентом, поэтому необязательно было смеяться над его шутками.

— Однако у вас наверняка имеется кондиционер, — продолжал торговый агент.

— Угу. Не хватает самой малости — разрешения от жмотной электрокомпании на превышение квоты потребления электроэнергии. Сто баксов, видите ли, и ни цента больше. Поэтому если я захочу включить кондиционер, мне придется вырубить холодильник, плиту или что-нибудь еще.

Незнакомец сочувственно посмотрел на него.

— Для таких, как я, вечно придумывают какие-то квоты, лимиты и прочую дрянь, — продолжал Ройс. — Могу поспорить, мэр пользуется кондиционером, сколько влезет. А что касается президента жмотной электрокомпании, даю голову на отсечение — этот парень трижды в