- 1
- 2
- 3
- 4
- 5
- . . .
- последняя (29) »
вскочил и бросился на огромного помещика. Но Заикин вовремя перехватил Пильского и негромко сказал ему:
— Ты уж на своих, интеллигентных-то, не бросался бы... — Он прикрыл собою Пильского и спокойно повернулся к помещику: — Ну, теперь-то ваша душенька довольна?
А помещик уже вовсю куражился:
— Вот возьму столик и разобью твою мужицкую голову! Сволочь серая!
Заикин вздохнул, поднял здоровенного помещика над головой и сказал:
— Милейший, вы можете разбить мне столом голову, а я могу вашей головой разбить стол. И сделаю это, если вы сейчас же не уберетесь отсюда...
— Помоги ему, Ваня, — посоветовал Куприн.
— Как скажешь, Ляксантра Иваныч... — кротко заметил Заикин и выбросил помещика через небольшие перильца, ограждавшие кафе.
* * *
... А потом пытались пробиться к аэроплану. Но он был окружен полицией. Заняли свои места на трибуне рядом с журналистами. У каждого в руках блокнот. Кто-то уже делал заметки, поглядывая на волнующуюся публику. Откуда-то из глубины толпы раздались аплодисменты. Рядом с трибунами стоял автомобиль. В нем сидели, кроме шофера, три толстых, похожих друг на друга человека. Это были братья Пташниковы — известные одесские миллионеры. Когда Заикин с друзьями проходил мимо них, Пташниковы улыбнулись, поприветствовали его. Заикин любезно раскланялся. Наконец появилась баронесса де ля Рош в костюме авиатора, и пока она шла к своему аэроплану, аплодисменты нарастали. Леже и два механика заканчивали последние приготовления к полету. Де ля Рош коротко спросила у Леже: — Ну как? — Все в порядке, девочка, — нежно ответил Леже. Де ля Рош легко взобралась на аэроплан и подняла обе руки в знак того, что готова к полету. Затрещал мотор, толпа замерла. Аэроплан тронулся с места и покатился все быстрее и быстрее и вот уже оторвался от земли и повис в воздухе. Ипподром будто взорвался от радостного крика тысяч людей и... снова тишина. Аэроплан поднялся метров на пять, пролетел немного и снова опустился. — Ляксантра Иваныч... Сашенька! Что же это за чудо-то такое? — презрительно спросил Заикин. — Я-то думал, она черт-те куда взметнется. Подумаешь, невидаль! — Сейчас ты наверняка скажешь, что смог бы еще лучше, — сказал Куприн. — А что?! Да неужто не смог бы?! Захотеть только! — Иван Михайлов, — торжественно сказал Куприн. — Беру с тебя слово, что первый, кого ты поднимешь из пассажиров, буду я! — Даю слово! — рявкнул Заикин. Журналисты услышали громовой голос Заикина и придвинулись поближе. — Только учиться надо... — сказал Куприн. — Ежели зайца учить — он на барабане играть будет и спички зажигать сможет... Медведей «барыню» плясать учат, что ж я, не выучусь, ежели захочу?! Репортеры всех одесских газет уже стояли плотным кольцом вокруг Заикина и Куприна. Пташниковы тоже прислушивались к их разговору. Журналисты торопливо строчили в блокноты и вытягивали шеи, чтобы получше расслышать то, что, распаляясь в обидчивом гневе, кричал Заикин: — Что я, глупее медведя, что ли? Да я, ежели захочу, то хоть завтра... Давешний франтоватый молодой человек с помятым личиком тоже оказался здесь. Он снова был чуточку навеселе и восхищенно смотрел на громадного Заикина снизу вверх. Он уже пробрался сквозь кольцо журналистов и любопытствующих к самому Ивану Михайловичу и теперь только ловил миг, стерег паузу в хвастливой речи Заикина, чтобы самому вставить слово. — Вы не смотрите, что во мне семь пудов с половиной, — говорил Заикин. — Правильно! — крикнул молодой человек. — Это ничего не значит! — Ежели я только захочу!.. — сказал Заикин. — Ура!!! — почему-то вдруг закричал молодой человек, решив, что настала удобная минута и для его выступления. — Да здравствует Иван Михайлович — гордость всей нашей Одессы-мамы! Иван Михайлович поднял молодого человека за подмышки, умильно поцеловал его и поставил на место, тут же забыв о его существовании.* * *
В роскошном плюшево-золотом гостиничном номере спал Иван Михайлович Заикин. Дверь распахнулась, и ворвался антрепренер Ярославцев, потрясая пачкой газет. — Ваничка! — завопил он плачущим голосом. — И что же ты, дуролом такой, наделал?! Заикин подскочил на кровати и ошалело уставился на Ярославцева, тараща свои и без того навыкате глаза. — Ваничка! — еще жалобнее, будто по покойнику, возопил Ярославцев. — Это что же теперь будет?.. — Ты что?.. Ты что? — ничего не понимая, испуганно спросил Заикин хриплым со сна голосом и стыдливо попытался прикрыть свое огромное голое тело краем одеяла. Ярославцев трагически поднял над головой газеты и тоненько прокричал: — Ты что же, по миру пустить меня хочешь?! Ты что вчера говорил? — А что я говорил? — испугался Заикин. — Говорил, что борьбу бросаешь? Говорил, что уходишь из цирка? Что в Париж учиться летать уезжаешь, говорил?.. — Да что ты! Быть того не может... — растерялся Заикин. — Бог с тобой, Петичка, не было этого. — А это что? — Ярославцев открыл одну из газет и прочитал: — «И тогда любимец Одессы, несравненный Иван Заикин, заявил, что семь с половиной пудов его веса не помешают ему в ближайшем будущем штопором ввинтиться в облака. Уж если зайца учат танцевать „барыню“...» — Это медведей учат танцевать... — Я ничего не знаю! — крикнул Ярославцев. — Здесь так написано! «Уж если зайцев учат танцевать „барыню“, сказал наш богатырь со свойственным ему юмором, то мне, бывшему волжскому грузчику, спортсмену с мировым именем, сам Бог велел подняться в воздух во славу своего Отечества. Бурному ликованию присутствовавших на полетах именитой француженки не было предела. Толпы одесситов кричали „ура!“, поощряя смелое решение известного борца»... Вот так-то, Ваничка! — Кошмар какой! — в ужасе простонал Заикин. — Саша знает? — Какой Саша? — Ляксантра Иванович... Куприн... — Хохочут-с! — Господи, стыд-то какой, — сказал Заикин и прикрыл лицо руками. — Да чтоб я еще хоть каплю в рот взял! — Он покачался в отчаянии, а затем отнял от лица руки и рявкнул: — Петька! Беги, купи все эти паршивые газетки до одного листочка! Чтобы ни одна живая душа в Одессе ее прочитать не могла! — Ты что, Иван Михайлович? И себя, и меня разорить хочешь? Да ты знаешь, во сколько это обойдется? Заикин испуганно приподнялся с кровати, придерживая сползающее одеяло как тогу. — Нет, нет, — тревожно сказал он. — Не надо, не надо! Это я погорячился... И в это время в дверь номера постучали. — Антре! Будьте вы все неладны... — проворчал Заикин. Вошел Куприн. — Сашенька! Ляксантра Иванович! Чего же делать-то теперь? — Огромный Заикин, завернутый в одеяло, с надеждой уставился на- 1
- 2
- 3
- 4
- 5
- . . .
- последняя (29) »