"Я вижу твои страданья…"{95}
Я вижу твои страданья,
И мне самому тяжело.
Я сам обратил вниманье,
Что я причиняю зло.
Возьми и свяжи мне руки
И рот мне зажми. Замолчу.
Ведь я ни страданья, ни муки
Тебе причинить не хочу.
И свяжешь ты руки, но только
Не мне, а себе навсегда.
А зла причинить я нисколько
Тебе не хотел никогда.
1948
"Ты относишься ко мне…"{96}
Ты относишься ко мне,
Как к полям.
Ты относишься ко мне,
Как к лесам.
Ты относишься ко мне,
Как я сам
Относился бы к волне,
К парусам.
И тебя
Я не виню.
Ты проста.
Так относится к огню
Темнота.
Так относится костер
К темноте.
Так относится простор
К тесноте.
1948
"Завершился листопад…"{97}
Завершился листопад,
Первый снег упал на крыши.
Но о чем же шелестят
Театральные афиши
На заборе за углом?
Всё же чаще о былом.
Меж дорических колонн
И массивных декораций —
Девять муз и трое граций,
Аполлон…
О великий лицедей,
Для чего скрывать с опаской
Новизну живых идей
Под классическою маской?
Ведь, куда ты ни взгляни,
Это действо всюду длится,
Те же самые одни
Действующие лица:
Я,
Ты,
Он,
Мы,
Вы,
Они!
1948
Балерина{98}
Ночь шуршит в канаве желтым листом,
Бьет подковой.
Поверяет дворничиху свистом
Участковый.
А девчонка с бантиком над челкой
Тут же вьется,
Меж совком танцует и метелкой
И смеется.
Всё ночами участковый видит
В лунном свете:
"Из девчонки толк, наверно, выйдет:
Быть в балете!"
Дворничиха несколько надменно
Рассмеялась:
"Ну так что же! Ведь и я на сцену
Собиралась".
"На каком же это основанье?"
— "Так вот… Было.
Только высшего образованья
Не хватило!"
"Да, конечно… Если уж учиться —
Надо с детства".
Он уходит. И свистит, как птица,
По соседству.
…Дворничиха выросла в детдоме,
Грубовата.
Дочь родилась в орудийном громе
От солдата.
На войне, уж ясно и понятно,
Убивают.
Этот парень не пришел обратно…
И бывает,
Кое-как метет она дорожки.
Матерится…
А у дочки луч на босоножке
Серебрится.
Ходит баба в час похмелья горький
Туча тучей.
…Будет, будет ваша дочь танцоркой
Самой лучшей!
1948
"В чем убедишь ты стареющих…"{99}
В чем убедишь ты стареющих,
Завтрашний день забывающих,
Спины на солнышке греющих
И о покое взывающих!
Но не легко собеседовать
С юными, кто не успел еще
Всё на земле унаследовать:
Капища, игрища, зрелища,
Истины обнаженные,
Мысли, уже зарожденные,
Кисти, уже погруженные
В краски, уже разведенные.
Да! Сговориться со старыми
Так же непросто, как с малыми.
Движутся старые с малыми
Будто музейными залами,
Глядя в безумной надменности,
Как на окаменелости,
На золотые от зрелости
Ценности
Современности.
1948
Август{100}
Я помню
Сдержанную наглость,
Когда, потупив смутный взор,
В свои права вступил он, Август,
Всему и всем наперекор.
И говорит:
"Я был Июлем!"
Он был Июлем, говорит.
Идет он к полным меда ульям,
Багряный лист в венце горит…
Он был Июлем, говорит!
А может быть, он был и Маем,
Плясал, пастушек веселя,
И утверждал, что стала раем
Давным-давно уже Земля.
Быть может!.. Но прекрасно знаем
Став Декабрем, он волчьим стаям
Оставил голые поля,
Под серебристым горностаем
Бич ледянистый шевеля.
И лишь тогда,
Во время стужи,
Оледенившей нам уста,
Мы вспомнили:
"О, почему же
Не различили мы спроста,
Что там,
В листве еще густейшей,
Среди дворцов и базилик[82],
Возник
Вот этот августейший
Надменный лик?!"
1948
Морское дно{101}
Я шел ко дну,
Дошел до дна,
Пошел по дну —
И не страшна
Мне никакая глубина!
Я изучил морское дно,
Оно пустынно и темно,
И по нему, объят тоской,
Лишь таракан ползет морской,
Морская там горит звезда,
Морская там шипит змея…
А я?
Я не вернусь туда,
И даже кажется, что я
И не бывал там никогда…
Но бьет о мол
Могучий вал,
Кричит орел,
Скрипит штурвал:
"Бывал! Бывал!
Ты там бывал!
Ты шел ко дну,
Дошел до дна,
Пошел по дну —
И не страшна
Тебе морская глубина.
Ты сам сказал:
"Не утону!""
1948
Март{102}
Я чую наступленье
