приговорила вас, как бывшего белого офицера, как одного из главарей белой эмиграции, как врага и предателя своей родины, как агента графа-фашиста Вонсяцкого, к смертной казни. Вас и вашу жену. Даю вам минуту на отходную молитву.

Судорога сжала горло Марии Григорьевне. Гринев медленно встал, выпрямился, вскинул седую голову. В напрягшейся тишине громко тикали часы.

Где-то за окнами едва слышно провыла полицейская сирена.

— Слушайте, вы! — сдавленным от гнева голосом проговорил Гринев. — Если вы сейчас же не уберетесь вон из моего дома, я позову полицию!

— Попробуйте! — с застывшей усмешкой на губах ответил человек с «кольтом».

Марии Григорьевне казалось, что все слышат, как в невыносимой тишине громче настольных часов, громче голоса диктора стучит ее старое, больное сердце.

А голос из телевизора увеличивал напряжение и без того до предела наэлектризованной атмосферы:

— Сейчас вы станете свидетелем убийства!..

Павел Николаевич посмотрел долгим взглядом на Марию Григорьевну и, собрав всю волю, всю решимость, сделал глубокий вдох и потянулся к телефону.

— Смотрите! — сказал диктор. — Этот человек смачивает волосы водой, а это убийство для волос!..

В ту же секунду рыльце «кольта» плюнуло коротким пламенем.

— Всегда пользуйтесь бриллиантином «007»!..

Пуля ударила Гринева в грудь, свалила его в кресло. Он упал с перекосившимся лицом, судорожно схватился рукой за грудь. Вторая пуля попала чуть выше сердца, размозжила аорту. Плотное тело Гринева подскочило и замерло. Смерть, наступившая мгновенно, застеклила глаза.

Дуло «кольта» дернулось в сторону застывшей от ужаса Марии Григорьевны, снова плюнуло огнем.

Мария Григорьевна медленно сползла на пол. Глаза ее закатились.

Убийца метнулся к открытому сейфу, стал запихивать в карманы чековые книжки, какие-то тетради, конверты.

В этот момент резко зазвонил на столе телефон. Убийца вздрогнул и повернулся к телефону так круто, что с него едва не соскочила шляпа. Беззвучно выругавшись, он бросился к окну, но затем, словно вспомнив о чем-то, нагнулся к неподвижно лежавшей на полу Марии Григорьевне, снял с правой руки перчатку, нащупал пульс и, застыв, простоял с полминуты… Телефон все звонил, нетерпеливо и заливисто.

— Вы слушали последние известия, — сказал диктор. — После короткого сообщения смотрите «Лейт шоу»!

Выпустив тонкую кисть так, что рука стукнулась, ударившись об пол, убийца бесшумно ушел через окно.

Когда он снимал кошку с забора, то услышал, как звонкий девичий голос тревожно спрашивал, почти кричал за дверью библиотеки:

— Откройте! Папа! Мама! Это я — Наташа! Вы что, кино смотрите? Почему не отвечаете на телефон?

А диктор телевидения все тем же бодрым и напористым голосом вещал:

— А сейчас, леди и джентльмены, классический гангстерский боевик «Солдат возвращается домой» с Джеймсом Кэгни в главной роли!..

На улице по-прежнему было пустынно. Убийца закурил сигарету и швырнул на замусоренный тротуар мимо урны с призывной надписью «Голосуйте за чистый Нью-Йорк!» смятую пустую пачку.

В сердце Гринич-Виллэдж еще круче закипала ночная жизнь, еще лихорадочнее пылала и пульсировала световая реклама, еще исступленней гремела бит-музыка.

Вдруг убийца остановился как вкопанный: рядом с его темно-оранжевым «фольксвагеном» стоял полисмен.

Мрачного вида рыжий ирландец только что сунул за ветровое стекло «фольксвагена» белый билет. Убийца облегченно вздохнул и подошел к полисмену.

— В чем дело, офицер? Это моя машина. Все о'кей?

— Все о'кей. Вы оштрафованы на три доллара за незаконную стоянку. Напротив пожарного крана.

Когда полисмен удалился, шаркая тяжелыми ботинками, убийца сел за руль «фольксвагена», включил зажигание, отомкнул ключом рулевую колонку. В ту же секунду дверцы «фольксвагена» разом отворились и в машину втиснулись трое здоровенных верзил в низко надвинутых шляпах. Недавний гость Гриневых почувствовал, как нечто твердое — очень похожее на дуло «кольта» калибра 0, 45 — уперлось ему под ребра, а незнакомый голос с заметным китайским акцентом не терпящим возражений тоном сказал:

— Здорово, Лефти! Ведь ты Лефти Лешаков, не правда ли? Не отпирайся, беби! Тут все свои. Нам захотелось покататься с тобой, Лефти. Пока дуй по Пятой! А ну, нажми на газ!

И Лефти (Левша) Лешаков нажал на газ, чувствуя, как опытные проворные руки ловко освобождают его от денег, чековых книжек и револьвера «кольт» калибра 0,38 выпуска «Детектив-спешел».

Глава вторая. Ужин а-ля Джеймс Бонд

Джин Грин вернулся к своему креслу в карточном зале клуба «РЭЙНДЖЕРС», куда допускались с гостями только офицеры запаса, члены организации «Ветераны войны в Корее», бывшие командиры специальных разведывательно-диверсионных войск, старших братьев знаменитых «зеленых беретов».

— Ну что? — спросил Джина Лот. — Дозвонился?

Окунув пальцы в небольшую серебряную чашу с ароматной водой, в которой плавала лимонная корка.

Лот тщательно вытер пальцы салфеткой.

— Не везет, — ответил Джин. — Почему-то никто не отвечает, хотя отец с матерью сегодня никуда не собирались, а в это время они всегда смотрят телевизор. Может быть, они вышли в садик. Позвоню попозже.

На кофейном столике между двумя удобными креслами уже стояли две большие чашки горячего кофе «Эспрессо» и наполненные коньяком рюмки.

В «Рэйнджерс» члена клуба от гостя всегда можно отличить по клубному галстуку, который носят бывшие офицеры-рэйнджеры^[1], а иногда, во время официальных приемов, и по густым рядам миниатюрных крестов и медалей на левом лацкане смокинга, наград, полученных за свою и чужую кровь, пролитую в «Стране утренней свежести».

Лот, как всегда сдержанно элегантный, в безукоризненном вечернем костюме, сшитом в Филадельфии у Джонсона, портного Эйзенхауэра и Никсона, был в клубном галстуке.

По Джину было видно, что он, пожалуй, слишком молод, чтобы быть ветераном в корейской войне. Его имя, к его большому огорчению, не значилось в маленькой, но богато изданной книжечке с гербом клуба на кожаной обложке. Эти книжечки со списком членов клуба лежали здесь почти на всех столах и столиках, и на каждой белела этикетка с надписью: «Не выносить из клуба».

Лот бережно нянчил в руке хрустальную рюмку с четырнадцатидолларовым коньяком «Martell Cjrdon Bleu», согревая ее теплом своей широкой ладони.

— Самый дорогой мартель, — произнес он с почтением в голосе. — Это получше твоей любимой водки.

— Каждому свое, — ответил Джин, садясь в кресло и вытягивая свои длинные ноги. — De questibus non est disputandum. О вкусах не спорят

— Сигарету? — спросил Лот.

— Ты же знаешь — я курю только свои.

Джин достал из карманов и