придумают такое! Но меня не проведешь: недаром моя родословная восходит к Войне за независимость.

В отместку за нелепый разговор я выдвинул свои соображения:

— Вы ошибаетесь. Нам вовсе не собирались дурить голову — как раз наоборот.

Утром следующего дня на шербурском рейде мы смотрели с палубы, как пассажиры перебираются на буксирное судно, которое должно доставить их к берегу. Указывая вниз, на ближайший от нашего корабля борт буксира, сеньора проговорила:

— Вот он.

Указывая на противоположный борт, я возразил:

— Нет. Он там.

— Он и там, и здесь, — сокрушенно признала сеньора.

И действительно, из воды словно возник непостижимый мираж и мы увидели на буксире Сомерсета Моэма, если можно так выразиться, в двух экземплярах.

— Они одинаковые, — воскликнул я в замешательстве.

— Одеты по-разному, — поправила сеньора.

Тем временем взгляд Греве был устремлен в пустоту, как у беспристрастного судьи, на решение которого не могут повлиять никакие обстоятельства и симпатии. Его молчание затянулось, и я сказал:

— Вот и все.

Он молчал еще какое-то время.

— Ты прав, — согласился он наконец. — Совершенно ненужное совпадение. Твоя история не проливает ни капли света на мой случай. Или же подтверждает, что бывают моменты, когда возможно все?!

Я не знал, что ответить.

— Пожалуй, — промямлил я.

— Моменты эти, — продолжал он, — неповторимы, ибо тотчас уходят в прошлое. Но они реальны и образуют особый мир, недосягаемый для естественных законов.

Я прервал его рассуждения вопросом:

— Ты сказал «твой случай»?

— То, что случилось со мной. Пока я тебя слушал, у меня возникла надежда, — объяснил Греве.

— Я разочаровал тебя? Ты ждал разгадки какой-то тайны?

— Не знаю, чего я ждал. Может, никакой разгадки нет и остается лишь предположить, что это был один из тех редких моментов, о которых мы говорили. То, что случилось со мной, очень странно. И все же созвучно тому, что в душе ощущает каждый из нас, — некой глубокой убежденности. Абсурдной убежденности. Ты помнишь Кармен Сильвейру?

— Конечно помню, бедняжка. Она была полна жизни. Она казалась мне...

Я хотел сказать, что она казалась мне похожей на Луизу Брукс, актрису кинематографа, в которую я был влюблен подростком. Мысленно я увидел изящный овал прекрасного лица — и той, и другой женщины, — белую кожу, темные глаза и волосы, accroches-coeur^[3] у висков.

— Казалась?.. — переспросил он с каким-то трепетом.

— Не знаю; неудержимо юной и красивой.

— Я рад, что она тебе нравилась, — отозвался он и быстро добавил: — Скажу нечто кощунственное: она любила меня. Я тоже ее любил, но не сознавал этого. Какой я был глупец! В чем я никогда не сомневался, так это в том, что мне с ней не скучно. Ты знаешь, каковы женщины. Она постоянно находила, точнее — подыскивала возможность выбраться или съездить куда-нибудь, хотя при ее обстоятельствах не подобало, чтобы нас видели вместе.

— Вечные обстоятельства! У каждой женщины найдутся обстоятельства, требующие от нее осторожности. Скорее, даже риска.

Я резко засмеялся. Моя эпиграмма в прозе или что бы там ни было воодушевила меня, а Греве, очевидно, повергла в уныние.

— Откуда мне было знать, — сказал он. — Вероятно, я наивнее других. Я уверовал в обстоятельства Кармен и много раз отговаривал ее от всяких замыслов, но, бывало, повиновался ей. И не раскаиваюсь. Какой верой в жизнь обладала эта женщина! Где бы мы ни оказывались: в ресторане вечером, на лодочной прогулке по Паране, в гостинице на уик-энде — всюду мы предчувствовали, что нас ждут — как бы тебе сказать? — россыпи удовольствий, которые мы, разумеется, находили, всегда находили. Одной из наших вылазок была поездка в Мардель-Плата. Я тогда продал автомобиль. Мы отправились поездом, и в этом был свой риск: неизвестно, кто повстречается тебе в пути. Место напротив нас занимала молодая женщина, — позже выяснилось, что она зубной врач, — весьма разговорчивая. Кармен подбодрила меня вполголоса:

— Выдержи характер. Не уступай. Минутная слабость — и не избежать пятичасовой светской беседы. Какая тоска!

Очень скоро Кармен пришла к убеждению, что в этом поезде единственная опасность сидит напротив нас.

— Это не опасность, — ответил я. — Немного тоскливо, только и всего. Мы же не знаем, что таят в себе другие вагоны.

— Там никого нет, — заверила Кармен.

Она хотела сказать: никого из наших знакомых.

— В какой гостинице остановимся? — спросил я.

Я не успел забронировать номер. В тот же день за обедом мы решили ехать. Каждый отправился к себе домой укладывать чемодан, и в пять мы встретились на вокзале Конститусьон. В последнюю минуту Кармен вспомнила, что обещала выступить в субботу и в воскресенье на благотворительном вечере. Мы спешно бросились на поиски телефона. Кармен удалось поговорить и извиниться. Потом она рассказала: «Мне повезло. Я боялась, что придется иметь дело с председательшей, самой суровой и респектабельной старухой во всем Буэнос-Айресе, но к телефону подошла секретарша, очень милая женщина. Я сказала ей, что заболела и не встаю с постели. Угадай, что она ответила? Что старуха тоже заболела и не встает с постели. В общем, полный порядок!»

На мой вопрос о гостинице она ответила:

— Что скажешь насчет «Провинсиаля»?

— Ты с ума сошла, — запротестовал я. — Надо подыскать более укромное место.

Сейчас мне кажется, что это я был не в своем уме. Словно жалкий маньяк, я вечно сдерживал ее порывы во имя благоразумия. Думаю, что будь я теперь с нею... Хотя, возможно, все мы неисправимы.

— Какая тоска! — сказала она. — Ты, кажется, говорил о гостинице Леона с отоплением и хорошей кухней?

— Там все останавливаются.

— В такой холод кто же туда поедет?

Я промолчал, чувствуя себя в роли учителя, который отчитывает ученика; и еще я понимал, что любовь этой девушки — большая роскошь. Меня восхищает — уже тогда восхищала — ее выдержка.

Я бы отнес описанный разговор к первой половине пути; не спрашивай, что было дальше, но, скажем, на последнем отрезке наша попутчица набралась храбрости, чтобы рекомендовать нам отель «Кекен», где обычно останавливалась, и сообщить, что она специалист (просто специалист, будто одного слова было вполне достаточно). Чуть позже она, правда, уточнила: «Стоматолог», а затем последовали такие сцены, что и во сне не привидятся. Достаточно вспомнить, как дантистка добралась до наших ртов, точнее — забралась в них. Кармен выдержала экзамен с честью, а я если и не был обвинен в тяжких грехах, то сильно пристыжен. Мои умоляющие взгляды не возымели действия, и я в бешенстве воскликнул:

— Попрошу без подробностей.

Я понял, что получил по заслугам, ведь женщина вступила в наш разговор