- 1
- 2
- 3
- 4
- 5
- . . .
- последняя (13) »
похоронам вашим: все бы он
облегчил мне этот труд, если бы он застал вас еще в живых и принял бы
ваше благословение".
И много, много мы еще говорили, особенно же о том, чтобы расходы
на похороны были умеренны.
"Да вы знаете, – сказал я, – что я и сам не охотник до излишеств;
а уже что необходимо, того из порядка не выкинешь".
"Да, – ответил он, – и то- правда!.. Ну, идите же, отдохните!"
Я поправил ему постель и его самого, почти уже недвижимого, и
отправился отдыхать.
Отец Гервасий пришел за мной в 7 часов, чтобы я его приготовил к
причащению Св. Тайн. Он его уже исповедовал в последний раз. Когда я
стал его поднимать, он уже был почти недвижим; но когда я его поднял,
он на своих ногах перешел в другую комнату и в первый раз мог сидя
причаститься. После причастия он прилег и около часа пролежал покойно,
даже как будто уснул. С этого часа дыхание его начало быть все более и
более затруднительным; но он все же говорил, хотя и с трудом. В это
время к нему заходил отец наместник. Надо было видеть, с каким
сердечным сокрушением он прощался с умирающим! Со слезами на глазах он
изъявил готовность умереть вместо него... Потом я ходил просить
митрополита, чтобы он посетил умирающего, к которому он всегда
относился с уважением. Не прошло и пяти минут после этого, как
митрополит уже прибыл к изголовью больного, который, при его входе,
хотел сделать попытку приподняться на постели, но не мог.
"Ах, как мне стыдно, владыко, – сказал он в изнеможении, – что я
лежу пред вами! Вот ведь какой я невежа!"
Архипастырь преподал ему свое благословение.
В продолжении дня многие из старших и младших приходили с ним
проститься и принять его благословение, а мы старались, чтобы он своими
руками дал каждому какую-либо вещь на память. Умирающему это, видимо,
доставляло удовольствие, и он всякого встречал приветливой улыбкой,
называя по имени. Заходило много и мирских; и тех он встречал с такой
же приветливостью, а мы помогали ему раздавать своими руками, что было
каждому назначено... Начался благовест к вечерне; он перекрестился. Я
говорю:
"Батюшка! Что вам, трудно?"
"Нет, ничего-с!"
"А как память у вас?"
"Слава Богу, ничего-с!.. А что приходящих теперь никого нету?"
"Нет, все к вечерне пошли... Хороша лаврская вечерня!"
"Ох, как хороша, – сказал он со вздохом, – вам бы пойти!"
"Нет, я не пойду: у меня есть к вам прошение".
"Извольте-с!"
"Теперь, – так стал говорить я, – уже ваши последние минуты:
скоро душа ваша, может быть, будет иметь дерзновение ко Господу; то
прошу вас, друг мой, попросите у Господа мне милости, чтобы мне более
не прогневлять Его благости!"
"О, если, по вере вашей, – ответил он, – сподоблен я буду
дерзновения, – это долг мой, а вы за меня молите Господа, чтобы Он
простил все мои грехи".
"Вы знаете, какой я молитвенник; но, при всей моей молитвенной
скудости, я всю жизнь надеюсь за вас молить Господа. Вы помните, какие
степени проходила наша дружба? Но последние три года у нас все было
хорошо".
"Да и прежде плохого не было!"
"Позвольте же и благословите мне шесть недель служить
Божественную Литургию о упокоении души вашей в Царстве Небесном!"
"О, Господи! Достоин ли я такой великой милости?.. Слава Тебе,
Господи! Как я этому рад! Спаси же вас, Господи!.. Да вот чудо: до сего
времени нет у меня никакого страха!"
"Да на что вам страх? Довлеет вам любовь, которая не имеет
страха".
"Да! Правда это!"
"Вы, батюшка, скоро увидите наших приснопамятных отцов,
наставников наших и руководителей к духовной жизни: батюшку отца
Леонида, Макария, Филарета, Серафима Саровского[3]..."
"Да, да!..."
"Отца Парфения[4]", – продолжал я перебирать имена святых наших
современников... И он как будто уже переносился восторженным духом в их
небесную семью...
"Да, – промолвил он с радостным вздохом, – Эти все – нашего века.
Бог милостив – всех увижу!"
"Вот, – говорю я, – ваше время уже прошло; были и в вашей жизни
потрясения, но они теперь для вас мелки и ничтожны; но мне чашу их
придется испивать до дна, а настоящее время ими щедро дарит".
"Да – время тяжелое! Да и самая жизнь ваша, и обязанности очень
тяжелы. Я всегда смотрел на вас с удивлением. Помоги вам, Господи,
совершить дело ваше до конца! Вы созрели".
"Вашей любви свойственно так говорить, но я не приемлю, стоя на
таком скользком поприще деятельности, столь близком к пороку, к
которому более всего склонна человеческая природа"[5].
"А что, вы не забыли отца Исаакия?" – спросил он меня. более
всего "Нет!"
"Вот, бедный, попался в ярмо![6] Ах, бедный, как попался-то!
Бедный, бедный Исаакий – тяжело ему! Прекрасная у него душа, но ему
тяжело... Особенно, это время!.. Да и дальняя современность чем
запасается – страшно подумать!"
"Вы устали! Не утомил ли я вас?"
"Нет, ничего-с!.. Дайте мне воды; да скажите мне, каков мой
язык?"
Я подал ему воды и сказал, что он говорит еще внятно, хотя и не
без некоторого уже затруднения.
"Вот, – прибавил я, – пока вы хоть с трудом, но говорите, то
благословите, кого можете припомнить, а то и я вам напомню".
"Извольте-с!"
Я подал ему икону и говорю:
"Благословите ею отца Исаакия!"
Он взял икону в руки и осенил ею со словами:
"Бог его благословит. Со всей обителью Бог его да благословит!"
Подал другую.
"Этой благословите Федора Ивановича, все его семейство и все их
потомство!"
"Бог его благословит!" – и тоже своими руками осенил вас.
Я ему назвал таким образом всех, кого мог припомнить; и он
каждого благословлял рукой.
"Благословите, – сказал я, – Ганешинский дом!"
"А! Это благочестивое семейство, благословенное семейство! Я
много обязан вам, что мог видеть такое чудное семейство. Бог их
благословит!"
Итак, я перебрал ему поименно всех; и он всех благословлял,
осеняя каждого крестным знамением. Потом я позвал отца Иоакима; он и
его благословил иконой. Братия стала подходить от вечерни; и всех он
встречал радостной и приветливой улыбкой, благословляя каждого. С
иеромонахами он целовался в руку.
Было уже около десяти часов вечера. Он посмотрел на нас.
"Вам бы пора отдохнуть!" – сказал он.
"Да разве мы стесняем вас?"
"Нет, но мне вас жаль!"
"Благословите: мы пойдем пить чай!"
"Это хорошо, а то я было забыл вам напомнить".
Когда мы возвратились, я стал дремать и лег на диван, а отец
Гервасий остался около о.Мелетия и сел подле него. Скоро, однако,
о.Гервасий позвал меня: умирающему стало как будто хуже, и мы
предложили ему приобщиться запасными Дарами.
"Да, кажется, – возразил он, – я доживу до ранней обедни.
Впрочем, если вы усматриваете, что не доживу, то потрудитесь!"
О. Гервасий пошел за Св. Тайнами, а о.Иоаким стал читать
причастные молитвы. Я опять прилег на диване.
В половине третьего утра его приобщили. Он уже не
- 1
- 2
- 3
- 4
- 5
- . . .
- последняя (13) »