- 1
- 2
- 3
- 4
- 5
- . . .
- последняя (72) »
следователь Гаскинс назначается ответственным по округу, следователь Эванс будет заниматься связями с общественностью и прессой. Все трое будут сидеть в Уэйкфилде. Олдман выдерживает паузу. Я осматриваю комнату в поисках Крейвена, но его нигде нет.
– Я и старший следователь Джобсон также будем принимать участие в данном расследовании.
Клянусь, я слышу вздохи.
Олдман оборачивается:
– Пит?
Начальник уголовного розыска Ноубл снова делает шаг вперед.
– Я хочу, чтобы вы прощупали каждого черномазого холостяка младше тридцати лет. Мне нужны имена. Какой-то умник сказал, что наш дружок ненавидит женщин – это неожиданное открытие надо поместить на первую полосу всех газет.
Смех в аудитории.
– Ладно, значит, давайте проверим заодно и всех голубых, черт их дери. То же самое касается наших постоянных клиентов – проституток и сутенеров. Мне нужны имена, я хочу, чтобы они были у меня не позже пяти часов вечера. Спецназ проведет облаву. Дамочек отправим в Квинс, остальных – сюда.
Тишина.
– И достаньте мне Стивена Бартона. Сегодня.
Я грызу ногти. Я хочу уйти.
– Так что позвоните домой, предупредите, что вернетесь поздно. ПОТОМУ ЧТО ВСЕ ЭТО ЗАКОНЧИТСЯ ЗДЕСЬ И СЕГОДНЯ.
Одна мысль: Дженис.
Прямиком через всю эту свалку, прочь из комнаты, вдоль по коридору, Эллис застрял в другом конце, кричит мне что-то вслед.
Звонок из автомата у столовой – никто не отвечает. Я швыряю трубку как раз в тот момент, когда он появляется рядом со мной.
– Куда это ты, блин, собрался?
– Давай, поехали, пора за дело, – я снова прибавляю шагу, вниз по лестнице и прочь из участка.
– Я хочу за руль, – ноет он позади.
– А хрен.
Педаль в пол, пролетаю через центр обратно к Чапелтауну, рация все еще бьет в набат. Эллис потирает руки, говоря: – С паршивой овцы хоть шерсти клок: по крайней мере, нам заплатят приличные сверхурочные. – Если только профсоюз не проголосует за возобновление запрета на ненормированный рабочий день, – бормочу я, думая: мне надо как-то от него избавиться. – Кто хочет перерабатывать – ради бога. – Когда приедем на место, нам лучше разделиться, – говорю я. – На какое место? – Спенсер Плейс, – отвечаю я, думая: неужели он и впрямь такой тупой, каким кажется? – Зачем? Мне хочется дать по тормозам и вышвырнуть его из машины, но вместо этого я улыбаюсь и говорю: – Чтобы пресечь херню в зародыше. Чтобы они поменьше тявкали. Я поворачиваю направо и снова выезжаю на Раундхей-роуд. – Ты – начальник, тебе виднее, – говорит он, как будто это всего лишь вопрос времени. – Ага, – говорю я, не снижая оборотов.
– Ты возьми правую сторону. Начни с Ивонн и Джин в пятом. Мы припарковались за углом, на Леопольд-стрит. – Вот блин. Это что – обязательно? – Ты слышал, что сказал Ноубл? Имена, ему нужны их сраные имена. – А ты? – А я пойду к Дженис и Дениз во втором. Он смотрит на меня искоса: – Конечно, кто бы сомневался. Я подмигиваю ему в ответ, от греха подальше. Он тянется к двери. – А потом что? – Иди дальше, по порядку. Когда закончишь – подходи сюда. Он выходит из машины, вздыхая и почесывая яйца. Уже определился. Мне кажется, что у меня вот-вот взорвется сердце.
Я жду, когда Эллис войдет в дом номер пять, затем открываю дверь и поднимаюсь по лестнице. В доме тихо и воняет куревом и наркотиками. Я останавливаюсь на лестничной площадке второго этажа и тихо стучу в ее дверь. Она открывает, ее темные волосы и кожа мокры от пота, она выглядит так, будто только что трахалась, и трахалась по-честному. Ночи, наполненные снами о ней. – Ко мне нельзя. Я работаю. – Произошел новый случай. – Ну и что? – Тебе нельзя здесь оставаться. – Может, я тогда к тебе перееду, а? – Ну пожалуйста, – шепчу я. – Ты ведь хочешь спасти мою честь, правда, господин полицейский? – Я серьезно. – Я тоже. Мне нужны деньги. Я достаю купюры, мну их, пихаю ей в лицо. – Вот так, да? – Да, вот так, – киваю я. – А как насчет колечка, а, Принц Бобби? Я вздыхаю и открываю рот, чтобы что-то сказать. – Такого, которое ты своей жене подарил? Я смотрю себе под ноги, на ковер, на глупый узор из птиц и цветов. Я поднимаю глаза. Дженис дает мне пощечину. – Убирайся.
– Раскалывайся, мать твою! – Отстань от меня! Эллис толкает ее голову назад, она стукается о стенку. – От…бись! – Не валяй горбатого, Карен, – говорю я. – Просто скажи нам, где он, и мы пойдем. – Да не знаю я, мать вашу. Она плачет, и я ей верю. Мы работаем уже больше шести часов. Младший следователь Майкл Эллис не способен узнать правду, даже если она сама подойдет к нему и ударит его по морде. Поэтому он подходит к Карен Бернс, белой, двадцати трех лет, матери двоих детей, имеющей судимости за проституцию, страдающей от наркозависимости, и бьет ее по лицу. – Полегче, Майк, полегче, – говорю я сквозь зубы. Она сползает по обоям, рыдая и трясясь от злости. Эллис теребит свои яйца. Ему скучно, он обломался и чувствует прилив похоти; я знаю, что он хочет стянуть с нее трусы и отделать как следует. – Перерыв, Майк? – говорю я. Он шмыгает носом, закатывает глаза и направляется прочь по коридору. Окно открыто, играет радио. Жаркое майское воскресенье, обычно в такое время слушают чертова Боба Марли, но сегодня Джимми Савайл[2] крутит «юбилейные» хиты последних двадцати пяти лет. Каждая сволочь прячет свои заначки под кроватью, ждет, пока не прекратится вой сирен, пока не закончится все это. Карен закуривает и поднимает глаза. – Ты знаешь Стива Бартона? – спрашиваю я. – К сожалению, да. – Но ты понятия не имеешь, где он может сейчас быть? – Если у него есть хоть капля мозгов, то он уже давно нарисовал ноги. – А у него есть хоть капля мозгов? – Капля есть. – А куда он мог свалить? – В Лондон. В Бристоль. Понятия не имею, блин. В квартире Карен воняет. Интересно, где ее дети? Наверное, их опять у нее отобрали. – Думаешь, это он сделал? – Нет. – Тогда дай мне наводку, и я отвалю. – Или? – Или я пойду пообедаю, а мой напарник тебя тут пока допросит по своей собственной технологии. Потом я вернусь, и мы отвезем тебя на Квинс-стрит. Она вздыхает и говорит: – Кто вам нужен? – Тот, кто любит что-нибудь необычное. Странное. – Странное? – смеется она. – Во всех смыслах этого слова. Она тушит сигарету в пластмассовой тарелке с чипсами и соусом карри, встает и берет свою записную книжку из ящика письменного стола. Теперь в комнате воняет паленой пластмассой. – Держи, – говорит она, швыряя мне маленький блокнот. Я просматриваю имена, телефонные номера, номерные знаки автомобилей, вранье. – Выбери
Педаль в пол, пролетаю через центр обратно к Чапелтауну, рация все еще бьет в набат. Эллис потирает руки, говоря: – С паршивой овцы хоть шерсти клок: по крайней мере, нам заплатят приличные сверхурочные. – Если только профсоюз не проголосует за возобновление запрета на ненормированный рабочий день, – бормочу я, думая: мне надо как-то от него избавиться. – Кто хочет перерабатывать – ради бога. – Когда приедем на место, нам лучше разделиться, – говорю я. – На какое место? – Спенсер Плейс, – отвечаю я, думая: неужели он и впрямь такой тупой, каким кажется? – Зачем? Мне хочется дать по тормозам и вышвырнуть его из машины, но вместо этого я улыбаюсь и говорю: – Чтобы пресечь херню в зародыше. Чтобы они поменьше тявкали. Я поворачиваю направо и снова выезжаю на Раундхей-роуд. – Ты – начальник, тебе виднее, – говорит он, как будто это всего лишь вопрос времени. – Ага, – говорю я, не снижая оборотов.
– Ты возьми правую сторону. Начни с Ивонн и Джин в пятом. Мы припарковались за углом, на Леопольд-стрит. – Вот блин. Это что – обязательно? – Ты слышал, что сказал Ноубл? Имена, ему нужны их сраные имена. – А ты? – А я пойду к Дженис и Дениз во втором. Он смотрит на меня искоса: – Конечно, кто бы сомневался. Я подмигиваю ему в ответ, от греха подальше. Он тянется к двери. – А потом что? – Иди дальше, по порядку. Когда закончишь – подходи сюда. Он выходит из машины, вздыхая и почесывая яйца. Уже определился. Мне кажется, что у меня вот-вот взорвется сердце.
Я жду, когда Эллис войдет в дом номер пять, затем открываю дверь и поднимаюсь по лестнице. В доме тихо и воняет куревом и наркотиками. Я останавливаюсь на лестничной площадке второго этажа и тихо стучу в ее дверь. Она открывает, ее темные волосы и кожа мокры от пота, она выглядит так, будто только что трахалась, и трахалась по-честному. Ночи, наполненные снами о ней. – Ко мне нельзя. Я работаю. – Произошел новый случай. – Ну и что? – Тебе нельзя здесь оставаться. – Может, я тогда к тебе перееду, а? – Ну пожалуйста, – шепчу я. – Ты ведь хочешь спасти мою честь, правда, господин полицейский? – Я серьезно. – Я тоже. Мне нужны деньги. Я достаю купюры, мну их, пихаю ей в лицо. – Вот так, да? – Да, вот так, – киваю я. – А как насчет колечка, а, Принц Бобби? Я вздыхаю и открываю рот, чтобы что-то сказать. – Такого, которое ты своей жене подарил? Я смотрю себе под ноги, на ковер, на глупый узор из птиц и цветов. Я поднимаю глаза. Дженис дает мне пощечину. – Убирайся.
– Раскалывайся, мать твою! – Отстань от меня! Эллис толкает ее голову назад, она стукается о стенку. – От…бись! – Не валяй горбатого, Карен, – говорю я. – Просто скажи нам, где он, и мы пойдем. – Да не знаю я, мать вашу. Она плачет, и я ей верю. Мы работаем уже больше шести часов. Младший следователь Майкл Эллис не способен узнать правду, даже если она сама подойдет к нему и ударит его по морде. Поэтому он подходит к Карен Бернс, белой, двадцати трех лет, матери двоих детей, имеющей судимости за проституцию, страдающей от наркозависимости, и бьет ее по лицу. – Полегче, Майк, полегче, – говорю я сквозь зубы. Она сползает по обоям, рыдая и трясясь от злости. Эллис теребит свои яйца. Ему скучно, он обломался и чувствует прилив похоти; я знаю, что он хочет стянуть с нее трусы и отделать как следует. – Перерыв, Майк? – говорю я. Он шмыгает носом, закатывает глаза и направляется прочь по коридору. Окно открыто, играет радио. Жаркое майское воскресенье, обычно в такое время слушают чертова Боба Марли, но сегодня Джимми Савайл[2] крутит «юбилейные» хиты последних двадцати пяти лет. Каждая сволочь прячет свои заначки под кроватью, ждет, пока не прекратится вой сирен, пока не закончится все это. Карен закуривает и поднимает глаза. – Ты знаешь Стива Бартона? – спрашиваю я. – К сожалению, да. – Но ты понятия не имеешь, где он может сейчас быть? – Если у него есть хоть капля мозгов, то он уже давно нарисовал ноги. – А у него есть хоть капля мозгов? – Капля есть. – А куда он мог свалить? – В Лондон. В Бристоль. Понятия не имею, блин. В квартире Карен воняет. Интересно, где ее дети? Наверное, их опять у нее отобрали. – Думаешь, это он сделал? – Нет. – Тогда дай мне наводку, и я отвалю. – Или? – Или я пойду пообедаю, а мой напарник тебя тут пока допросит по своей собственной технологии. Потом я вернусь, и мы отвезем тебя на Квинс-стрит. Она вздыхает и говорит: – Кто вам нужен? – Тот, кто любит что-нибудь необычное. Странное. – Странное? – смеется она. – Во всех смыслах этого слова. Она тушит сигарету в пластмассовой тарелке с чипсами и соусом карри, встает и берет свою записную книжку из ящика письменного стола. Теперь в комнате воняет паленой пластмассой. – Держи, – говорит она, швыряя мне маленький блокнот. Я просматриваю имена, телефонные номера, номерные знаки автомобилей, вранье. – Выбери
- 1
- 2
- 3
- 4
- 5
- . . .
- последняя (72) »