старинного колониального особняка, вдруг услышал знакомый звук. Вскинув седую голову, он крикнул чернокожим голым детишкам, которые, вооружившись серпами, развлекались тем, что срезали высокую траву вокруг каменных оснований колонн и возле ступеней лестницы, ведущей на галерею:

— Это мамзель! Быстро!

С радостными криками дети, побросав серпы, помчались сломя голову через зеленую круглую лужайку по длинной дорожке, вьющейся под кронами старых дубов. Стук копыт — тук-тук-тук — скачущей галопом лошади со стороны тропинки вдоль ручья становился все слышнее.

Гость Этьена — Филипп, маркиз де ля Эглиз, подобрал свои элегантные ноги и выпрямился на стуле, готовый поглазеть на приближавшийся необычный экипаж. Мадам Роже и семнадцатилетняя Клотильда, узнав издалека наездницу, не смогли сдержать улыбки. Это была одноместная коляска, которую влекла одна отважная лошадь, а ее возница была не менее отчаянная молодая женщина. Она сидела, выпрямившись, на самом краешке облучка с кнутом в руке и время от времени наклонялась вперед, чтобы заставить лошадь бежать еще резвее. Она лихо свернула на дорожку, ведущую к дому Этьена, и на полном галопе устремилась к закрытым воротам!

— Боже мой, — воскликнул маркиз, вскакивая на ноги. Казалось, у него на глазах началось состязание. — Кто же первым окажется у ворот — коляска или бегущие во весь опор детишки.

— Какое сумасбродство!

Этьен Роже хмыкнул:

— Успокойся, друг мой. Мадемуазель никогда не выигрывает.

— Но кто эта безумная дама?

— Это — моя кузина Анжела, — сказала Клотильда, не скрывая насмешливых искорок, пляшущих в ее темных глазах.

Этьен, прищурившись, посмотрел на дочь, чтобы скрыть от гостя охвативший его приступ необычной любви. Какая она была красавица, этот единственный, оставшийся в живых его ребенок. Иногда, бросая беглый взгляд на Астрид, которая сильно потучнела, пользуясь их процветанием, и у которой на верхней губе появились, словно легкая тень, темные усики, он не мог поверить, как это они с ней вдвоем ухитрились произвести на свет такое соблазнительное чудо.

От него не ускользнул нежный взгляд, которым она обменялась с его гостем. Теперь в любой момент маркиз мог обратиться к нему с просьбой выдать за него Клотильду. Он, конечно, свое согласие даст, несмотря на несостоятельность претендента на руку Клотильды, ведь он понимал, что его дочь, несомненно, влюблена.

"Увы, во Франции были конфискованы все владения наших предков, — напомнил себе Этьен. — Ну, а теперь только поглядите на нас!" Здесь, в Луизиане, есть немало шансов чтобы разбогатеть достойному молодому человеку. Он подал знак чернокожему слуге принести еще вина и сказал, обращаясь к маркизу, который все еще не спускал глаз с приближавшейся кареты:

— Эта молодая женщина — наследница моего покойного брата.

— Весьма независимая молодая особа, — добавила мадам Роже тоном, в котором ухитрилась передать одновременно и свою к ней любовь, и осуждение.

— Да, ничего не скажешь! — с кислым выражением на лице согласился Филипп.

— Анжела у нас большой оригинал, — сказала ему, рассмеявшись, Клотильда. — Вам она обязательно понравится, месье.

Филипп, подойдя поближе к перилам, с интересом и с большим удовольствием наблюдал за тем, как эта гонка чуть было не завершилась мертвым гитом^[1]. Его аристократическое лицо оживилось. Дети, визжа от удовольствия, с криками: "Въезжайте, въезжайте, мадемуазель!" — широко распахнули чугунные ворота, и через несколько секунд лошадь галопом пронеслась мимо них и, не снижая головокружительной скорости, помчалась по дорожке к дому, где возле самой лестницы, ведущей на галерею, она ловко ее осадила.

Филипп с облегчением вздохнул:

— Великолепно, мадемуазель!

Подняв голову, молодая женщина кинула быстрый взгляд на мужчину, склонившегося над перилами галереи. Потом, бросив вожжи подбежавшему груму, она легко спрыгнула с коляски. На ней была соломенная шляпа, элегантно сидевшая на ее пышных темных волосах, строгое светлое платье, плотно облегавшее ее красивые груди и узкие бедра. Но больше всего, однако, его поразил ее взгляд — он был нацелен прямо ему в глаза из глубины ее голубых глаз, обрамленных длинными черными ресницами.

Филипп не был излишне самоуверенным мужчиной, но он, тем не менее, привык к определенному выражению в глазах тех женщин, с которыми ему приходилось встречаться. Такой взор мог быть милым, мягким или даже нескромно смелым, но это неизменно был взор, в котором сквозило любование. Он был такого высокого роста, что создавалось впечатление о хрупкости его фигуры, хотя у него были сильные, широкие плечи, У него были выразительные, пронизанные меланхолией темные глаза, а его кремовая кожа с проступившим на щеках румянцем, которые часто встречаются у юношей-французов, создавали поразительный контраст с его густыми черными бровями и волосами; но в его облике было что-то гораздо более тонкое, что заставляло женщин инстинктивно любоваться им, а его свихнувшаяся на нем тетушка однажды даже воскликнула, что у него — просто ангельское выражение лица.

По правде говоря, Филиппу просто нравились женщины, и они вознаграждали его редкой симпатией. Они чувствовали это по тому глубокому интересу, с которым он всегда их выслушивал. Они ему доверяли, даже если он принимался их поддразнивать. Они все читали в его глазах и тут же таяли. Иногда он страшно удивлялся, как быстро они после встречи с ним млели.

Но только не эта! Такого взгляда Филипп никогда прежде не встречал и был сильно заинтригован им, так как не смог его понять: то ли это был брошенный ему вызов, то ли холодное безразличие. Ему казалось, что в этом взоре присутствовало и то, и другое, но он все же отмел мысль о том, что она нарочно его провоцирует.

Поднявшись по ступеням на галерею, она сказала низким, нервным голосом:

— Доброе утро, дядя Этьен, доброе утро, тетя Астрид! Доброе утро, дорогая Клотильда! — Склонившись над каждым родственником, она всех поцеловала в щеку. Только после этой процедуры она обратила внимание на присутствующего здесь гостя, обратившись с вопросом:

— А этот месье?..

Клотильда встала со своего стула.

— Анжела, позволь представить тебе этого господина, маркиза Филиппа де ля Эглиз? Моя кузина мадемуазель Роже.

— Очень приятно. — Вновь она метнула на Филиппа свой холодный, изучающий взгляд.

Он заставил его отважиться на замечание.

— Вы — превосходная наездница, мадемуазель Роже, но, должен признаться, мне казалось, что пришлось бы лицезреть массу испорченной первосортной конины, если бы вы врезались в чугунные