узнав, что мне нужно идти в городскую больницу, ахнула:
— Так больница в другом конце города!
И она сама предложила мне переночевать у нее.
Лишь на другой день утром я пошла в больницу, где должны были находиться Шушаник и Зарвардт, знакомые «Аракса» еще по плену. Здесь и была назначена моя встреча с «Араксом».
В коридоре я встретила смуглую сероглазую девушку в белом халате и белой косынке.
— Фрейлейн, — обратилась к ней на немецком языке. — Не скажете, где я могу увидеть санитарок фрейлейн Шушаник или фрейлейн Зарвардт?
— Пойдемте, — улыбнулась девушка.
Впустив меня в небольшую комнату, она сказала:
— Я Шушаник.
— У меня пакет от вашего друга… — едва успела проговорить, как в глубине комнаты увидела «Аракса».
Не трудно представить мою радость.
Когда мы подготавливались к отлету сюда, я уже знала, что в Германии действует большая подпольная организация советских военнопленных. И меня с «Араксом» посылали на связь к ним, в Берлин».
Антонина Ивановна с волнением думает:
«Ну что можно рассказать за несколько минут телезрителям, если о каждом живом или мертвом, кого я знала по общей борьбе с фашистами, кто так самоотверженно помогал мне и «Араксу», нужно писать целую книгу…»
Она подходит к спящей дочери, поправляет одеяло и мысленно говорит:
«Обещаю тебе, доченька, рассказать все, что до сих пор хранила в сердце. Тебе и людям».
Душным был конец лета 1942 года в Рыбинске. Город словно подернулся дымкой знойного марева, которая не исчезала даже после короткого летнего дождя. На улицах — пусто и непривычно: сотни своих сыновей и дочерей проводил город на фронт. В один из таких летних дней пришла повестка и ему, восемнадцатилетнему Борису Красавину. Мать и сестры прятали красные от слез глаза, собирая его в дорогу. Отец обнял на прощание сына: — Надеюсь на тебя, сын… Красавинский род всегда был крепким. Прочно запомнились Борису слова отца, старого рабочего-коммуниста. Нес сын их в своем сердце и когда служил в отдельном запасном инженерном полку, и когда прошел вместе с Мелитопольской бригадой по полям войны на Третьем и Четвертом Украинских фронтах. …Упорными были бои за Мелитополь. А потом разведчики получили срочное задание — занять плацдарм на Крымском берегу и обеспечить переправу войск и техники через Сиваш. Готовилось Крымское наступление, и разведчики понимали, каким важным было полученное ими задание, как много зависело от его выполнения. Успешно занят плацдарм у станции Воиновка. Разведчик Красавин «прихватил» с собой «языка», который дал небезынтересные для командования сведения. Переправа техники началась немедленно. На паромах. Паромы вязли, и их приходилось тащить волоком. Стыли ноги в разбухших сапогах, судорогой сводило напряженные мускулы рук. А Борис, смахивая со лба пот, слепивший глаза, казалось, не чувствовал усталости, таща вместе с другими по колено в холодной осенней воде тяжелые неуклюжие паромы. Здесь, на Сиваше, яркое подтверждение нашли слова отца о крепком корне Красавинского рода — тридцать восемь раз туда и обратно переходил залив худощавый паренек, постигая школу мужества, отваги, выносливости. За успешное проведение разведки и форсирование Сиваша младший сержант Красавин был награжден орденом Красной Звезды. Длинны дороги войны… В послужном списке Бориса Михайловича — участие в боях за освобождение Молдавской ССР, Румынии, Болгарии, Югославии, Венгрии. Советское правительство удостоило его многих правительственных наград. Среди них орден Славы. Его он получил за спасение жизни командиру батальона. …Вражья пуля подстерегла разведчика в Будапеште. После продолжительного лечения в госпитале командование направило Красавина на учебу в Ленинград. Здесь он и встретил День Победы. В июле 1945 года Бориса Красавина вызвали в отдел кадров. Пожилой человек с погонами полковника пригласил сесть. — Как вы смотрите, — начал он, — если мы направим вас на работу в органы госбезопасности? Это предложение было для него неожиданным. На какое-то мгновение промелькнули образы матери, отца… — Подумайте, прежде чем дать ответ, — спокойно и неторопливо говорил Красавину полковник. — У чекистов работа нелегкая… Это — фронт без линии фронта, где борьба ведется не только против внешнего врага… Чекисту необходимы, конечно, и воля, и выдержка немалые… «Смогу ли?» — подумалось Борису. И вдруг будто издалека прозвучал негромкий голос отца: «Красавинский род всегда был крепким, сынок…» С небольшого портрета прямо в глаза курсанту-фронтовику смотрел худощавый человек в гимнастерке — Дзержинский. И Борису вспомнилось, как еще до войны читал об этом человеке, поражаясь его уму, стойкости и непримиримости к врагам, большой душевной доброте и человеколюбию. Полковник, чуть прищурив глаза, наблюдал за ним. С ответом не торопил, понимая, что происходит в душе сидящего перед ним человека. Красавин встал: — Я согласен.
КЛАРА ГРИГОРЕНКО ЗА ВСЕ, ЧТО ДОРОГО ЛЮДЯМ
Душным был конец лета 1942 года в Рыбинске. Город словно подернулся дымкой знойного марева, которая не исчезала даже после короткого летнего дождя. На улицах — пусто и непривычно: сотни своих сыновей и дочерей проводил город на фронт. В один из таких летних дней пришла повестка и ему, восемнадцатилетнему Борису Красавину. Мать и сестры прятали красные от слез глаза, собирая его в дорогу. Отец обнял на прощание сына: — Надеюсь на тебя, сын… Красавинский род всегда был крепким. Прочно запомнились Борису слова отца, старого рабочего-коммуниста. Нес сын их в своем сердце и когда служил в отдельном запасном инженерном полку, и когда прошел вместе с Мелитопольской бригадой по полям войны на Третьем и Четвертом Украинских фронтах. …Упорными были бои за Мелитополь. А потом разведчики получили срочное задание — занять плацдарм на Крымском берегу и обеспечить переправу войск и техники через Сиваш. Готовилось Крымское наступление, и разведчики понимали, каким важным было полученное ими задание, как много зависело от его выполнения. Успешно занят плацдарм у станции Воиновка. Разведчик Красавин «прихватил» с собой «языка», который дал небезынтересные для командования сведения. Переправа техники началась немедленно. На паромах. Паромы вязли, и их приходилось тащить волоком. Стыли ноги в разбухших сапогах, судорогой сводило напряженные мускулы рук. А Борис, смахивая со лба пот, слепивший глаза, казалось, не чувствовал усталости, таща вместе с другими по колено в холодной осенней воде тяжелые неуклюжие паромы. Здесь, на Сиваше, яркое подтверждение нашли слова отца о крепком корне Красавинского рода — тридцать восемь раз туда и обратно переходил залив худощавый паренек, постигая школу мужества, отваги, выносливости. За успешное проведение разведки и форсирование Сиваша младший сержант Красавин был награжден орденом Красной Звезды. Длинны дороги войны… В послужном списке Бориса Михайловича — участие в боях за освобождение Молдавской ССР, Румынии, Болгарии, Югославии, Венгрии. Советское правительство удостоило его многих правительственных наград. Среди них орден Славы. Его он получил за спасение жизни командиру батальона. …Вражья пуля подстерегла разведчика в Будапеште. После продолжительного лечения в госпитале командование направило Красавина на учебу в Ленинград. Здесь он и встретил День Победы. В июле 1945 года Бориса Красавина вызвали в отдел кадров. Пожилой человек с погонами полковника пригласил сесть. — Как вы смотрите, — начал он, — если мы направим вас на работу в органы госбезопасности? Это предложение было для него неожиданным. На какое-то мгновение промелькнули образы матери, отца… — Подумайте, прежде чем дать ответ, — спокойно и неторопливо говорил Красавину полковник. — У чекистов работа нелегкая… Это — фронт без линии фронта, где борьба ведется не только против внешнего врага… Чекисту необходимы, конечно, и воля, и выдержка немалые… «Смогу ли?» — подумалось Борису. И вдруг будто издалека прозвучал негромкий голос отца: «Красавинский род всегда был крепким, сынок…» С небольшого портрета прямо в глаза курсанту-фронтовику смотрел худощавый человек в гимнастерке — Дзержинский. И Борису вспомнилось, как еще до войны читал об этом человеке, поражаясь его уму, стойкости и непримиримости к врагам, большой душевной доброте и человеколюбию. Полковник, чуть прищурив глаза, наблюдал за ним. С ответом не торопил, понимая, что происходит в душе сидящего перед ним человека. Красавин встал: — Я согласен.