Бежала дорога, никто не видел Таутсов, деревня спала. Выбравшись на шоссе, они миновали хутор, который в прошлом году тоже был продан с молотка за неуплату крупного долга. Какой-то парень спозаранок растягивал гармонь. Скрипучие звуки нудно и лениво растекались по пустому двору, по фруктовому саду, где стояли голые деревья.
Начало светать; взору открывались тихие поля. Мимо быстро протопал какой-то мужчина. Лийзи пристально вгляделась в него и чуть было не крикнула Тынису — Пеэтер! Нет, не он. Сидя на возу, поверх вещей, Лийзи чувствовала, что жизнь кончилась, Ей было жаль не столько Тагаметса, сколько своих детей, которые бросили стариков родителей. Мало того, что бросили, может быть, и возненавидели их.
Но ведь не только они — Таутсы — подломились в эти тяжёлые времена. Вот поодаль от шоссе на опушке большого леса мерцает огонёк в окошке. И этот хутор три года назад продавали с молотка, а Тынис на аукционе приобрёл здесь ту самую телегу, которая сейчас увозила из Тагаметса остатки его добра. Вспомнилось, как на аукционе односельчане подтрунивали над Тынисом, спрашивали: зачем покупать чужие вещи, ежели самому не сегодня-завтра придётся покинуть хутор?
— Пускай покупает, — ответил кто-то из соседей, — будет на чём своё барахло везти.
Вот он и едет теперь на той самой телеге, что увёз тогда с Вана-Михклимяэ. А хозяин того хутора ушёл из дома с одной котомкой за плечами и с поношенной шляпой в руке…