— тех, кто знал, что такое истинная утрата. Теперь нас меньше одного на миллион. Долгое время я держалась своего поколения. Существовали такие анклавы, гетто, где все помнили, как было прежде. Двести лет я провела замужем за человеком, написавшим пьесу под названием «Мы, знавшие мертвых» — претенциозную и полную жалости к себе. — Она улыбнулась воспоминанию. — Это было ужасно, тот мир сам пожирал себя. Если бы я еще задержалась в нем, то последовала бы за Грейс. Я была готова молить о смерти.
Она поглядела на Джамиля.
— Дело в том, что я хочу быть с такими, как вы, с теми, кто не знает былых страхов и сомнений. Трагедианты ошиблись. Они все перепутали. Смерть никогда не придавала смысл жизни. Дело обстояло наоборот. Ценность жизни заключается лишь в ней самой — ни в ее утрате, ни в ее хрупкости.
Грейс надо было увидеть это. Ей следовало продержаться достаточно долго, чтобы понять: мир не превратился в пепел. Джамиль молча обдумывал разговор, пытаясь впитать весь смысл и не расстроить Маргит необдуманным вопросом. Наконец он рискнул: — Почему же тогда вы не дружите с нами? Мы кажемся вам детьми? Младенцами, не способными понять глубину вашей утраты? Маргит резко мотнула головой: — Я не хочу, чтобы вы поняли. Подобные мне люди — язва для этого мира, его отрава. — Она улыбнулась, заметив боль на лице Джамиля. — Не во всем, что мы говорим или делаем, не каждое наше прикосновение отравлено. Я вовсе не хочу сказать, что мы нечисты в некоем таинственном, мифологическом смысле. Оставив гетто, я обещала себе, что не стану брать прошлое вместе с собой. Иногда это мне удавалось. Иногда нет. — Сегодня ты нарушила свой обет, — ровным голосом сказал Джамиль. — И молния не поразила никого из нас двоих. — Да, — она взяла его за руку. — Но я напрасно рассказала тебе все это, и мне придется набраться сил, чтобы в дальнейшем сохранять молчание. Я стою на границе между двумя мирами, Джамиль. Я помню о смерти и никогда не забуду ее. Но теперь я обязана охранять эту границу. Не позволять этому знанию вторгнуться в ваш мир. — Мы не столь уж ранимы, как тебе кажется, — возразил он. — Кое-что об утрате известно каждому из нас. Маргит скупо качнула головой: — Твой друг Чусок растворился в толпе. Так это обстоит теперь, так вы пытаетесь вырваться из джунглей бесконечно растущих связей. Или избавиться от распадения на отдельные труппы масок-персонажей, вечно твердящих одни и те же строчки. У вас бывают свои, малые смерти, и я говорю это не для того, чтобы унизить тебя. Но я видала и те, и другие. И признаюсь тебе — это не одно и то же.
С приветственными криками их окружили остальные игроки, и все направились вниз, к реке. Нервно оглядевшись, Маргит спросила: — Что это? Мы же еще не завершили матч? Пенни сказала: — Сегодня мы решили закончить игру пораньше. Считай это приглашением. Мы хотим, чтобы ты поговорила с нами. Мы хотим узнать все о твоей жизни. Сдержанность Маргит начала рушиться. Она стиснула плечо Джамиля. Тот шепнул: — Скажи только слово, и мы опустим тебя на землю. Маргит не стала шептать; жалким голосом она выкрикнула: — Что вам еще нужно от меня? Я выиграла для вас этот матч! Чего еще вам от меня нужно? Джамиль помертвел. Остановившись, он приготовился к тому, чтобы спустить ее на землю, приготовился отступить, но Езкиель остановил его руку. Обращаясь к Маргит, Езкиель сказал: — Мы хотим охранять твои границы. Мы хотим быть рядом с тобой. Кристи добавила: — Мы не можем испытать пережитое тобой, но мы хотим понять тебя. Настолько, насколько сумеем. Заговорила Джореси, потом Йанн, Наркиза, Мария, Халида. Плачущая Маргит смортела на них в смятении. Джамиль сгорал от стыда. Он похитил ее, он унизил ее. Теперь она оставит Ноезер, убежит в новое изгнание, еще более одинокое, чем прежде. Когда высказались все, воцарилось молчание. Маргит трясло на своем троне. Джамиль уставился в землю. Он не мог уже поправить сделанное: — Теперь ты знаешь наши желания. Не сообщишь ли нам свои? — Отпустите меня. Джамиль и Езкиель повиновались. Маргит оглядела своих напарников и противников… Своих детей, собственное творение, своих будущих друзей. И сказала: — Я
Грейс надо было увидеть это. Ей следовало продержаться достаточно долго, чтобы понять: мир не превратился в пепел. Джамиль молча обдумывал разговор, пытаясь впитать весь смысл и не расстроить Маргит необдуманным вопросом. Наконец он рискнул: — Почему же тогда вы не дружите с нами? Мы кажемся вам детьми? Младенцами, не способными понять глубину вашей утраты? Маргит резко мотнула головой: — Я не хочу, чтобы вы поняли. Подобные мне люди — язва для этого мира, его отрава. — Она улыбнулась, заметив боль на лице Джамиля. — Не во всем, что мы говорим или делаем, не каждое наше прикосновение отравлено. Я вовсе не хочу сказать, что мы нечисты в некоем таинственном, мифологическом смысле. Оставив гетто, я обещала себе, что не стану брать прошлое вместе с собой. Иногда это мне удавалось. Иногда нет. — Сегодня ты нарушила свой обет, — ровным голосом сказал Джамиль. — И молния не поразила никого из нас двоих. — Да, — она взяла его за руку. — Но я напрасно рассказала тебе все это, и мне придется набраться сил, чтобы в дальнейшем сохранять молчание. Я стою на границе между двумя мирами, Джамиль. Я помню о смерти и никогда не забуду ее. Но теперь я обязана охранять эту границу. Не позволять этому знанию вторгнуться в ваш мир. — Мы не столь уж ранимы, как тебе кажется, — возразил он. — Кое-что об утрате известно каждому из нас. Маргит скупо качнула головой: — Твой друг Чусок растворился в толпе. Так это обстоит теперь, так вы пытаетесь вырваться из джунглей бесконечно растущих связей. Или избавиться от распадения на отдельные труппы масок-персонажей, вечно твердящих одни и те же строчки. У вас бывают свои, малые смерти, и я говорю это не для того, чтобы унизить тебя. Но я видала и те, и другие. И признаюсь тебе — это не одно и то же.
* * *
В последующие недели Джамиль полностью восстановил привычную в Ноезере жизнь. Пять дней из семи посвящались строгой красоте математики. Остальные были отданы друзьям. Они по-прежнему играли в квантбол, и команда Маргит всякий раз побеждала. Впрочем, в шестой игре команде Джамиля удалось забить гол. Они проиграли всего только один — три. Каждую ночь Джамиль терзался вопросом. А чем, собственно, он обязан Маргит? Вечной верностью, вечным молчанием, вечным повиновением? Она не потребовала от него клятвы. Она вообще не требовала никаких обещаний. Однако он понимал: Маргит верит в то, что он исполнит ее желания. Так какое же было у него право поступить иначе? Через восемь недель после проведенной с Маргит ночи Джамиль оказался с глазу на глаз с Пенни в одной из комнат Джореси. Они беседовали о прошлых днях. Речь шла о Чусоке. Джамиль отметил: — Маргит потеряла очень близкого человека. Деловито кивнув, Пенни свернулась поуютнее на кушетке, приготовившись воспринять каждое слово. — Но не так, как мы потеряли Чусока. Не так, как ты думаешь. Джамиль пробовал и на других. Уверенность его прибывала и убывала. Он заглянул в прежний мир, но не мог измерить глубины, присущие его обитателям. Что, если Маргит увидит в его поступке худшее, чем предательство — новое мучение, новое насилие? Однако он не мог оставаться в покое, позволяя ей терпеть эту неотступную муку. Сложнее всего было с Езкиелем. Перед разговором с ним Джамиль провел бессонную и полную терзаний ночь, не зная, не станет ли он губителем душ, воплощением всего того, с чем, по ее мнению, боролась Маргит. Езкиель не сдерживал слез, только он не был ребенком. Он прожил дольше, чем Джамиль, и в душе его было больше стали, чем у всех остальных. — Я догадывался об этом. Я догадывался о том, что в ее жизни были скверные времена. Но так и не посмел спросить ее об этом. Три доли вероятности соединились, слились в площадку, превратившуюся в столб света. Арбитр отметил: — Пятьдесят пять и девять десятых. Это был самый впечатляющий гол Маргит. С радостным криком Езкиель бросился к ней. Обхватив ее руками, он забросил Маргит к себе на плечо, а она смеялась. Потом подошел Джамиль, и они соорудили из скрещенных рук подобие трона. Нахмурившись, она сказала: — Тебе радоваться нечему, ты же из проигравшей команды.С приветственными криками их окружили остальные игроки, и все направились вниз, к реке. Нервно оглядевшись, Маргит спросила: — Что это? Мы же еще не завершили матч? Пенни сказала: — Сегодня мы решили закончить игру пораньше. Считай это приглашением. Мы хотим, чтобы ты поговорила с нами. Мы хотим узнать все о твоей жизни. Сдержанность Маргит начала рушиться. Она стиснула плечо Джамиля. Тот шепнул: — Скажи только слово, и мы опустим тебя на землю. Маргит не стала шептать; жалким голосом она выкрикнула: — Что вам еще нужно от меня? Я выиграла для вас этот матч! Чего еще вам от меня нужно? Джамиль помертвел. Остановившись, он приготовился к тому, чтобы спустить ее на землю, приготовился отступить, но Езкиель остановил его руку. Обращаясь к Маргит, Езкиель сказал: — Мы хотим охранять твои границы. Мы хотим быть рядом с тобой. Кристи добавила: — Мы не можем испытать пережитое тобой, но мы хотим понять тебя. Настолько, насколько сумеем. Заговорила Джореси, потом Йанн, Наркиза, Мария, Халида. Плачущая Маргит смортела на них в смятении. Джамиль сгорал от стыда. Он похитил ее, он унизил ее. Теперь она оставит Ноезер, убежит в новое изгнание, еще более одинокое, чем прежде. Когда высказались все, воцарилось молчание. Маргит трясло на своем троне. Джамиль уставился в землю. Он не мог уже поправить сделанное: — Теперь ты знаешь наши желания. Не сообщишь ли нам свои? — Отпустите меня. Джамиль и Езкиель повиновались. Маргит оглядела своих напарников и противников… Своих детей, собственное творение, своих будущих друзей. И сказала: — Я