боль в обожженных ступнях.

Она утирает слезы перчаткой и шмыгает потекшим носом. Ворчит на себя, откашливая мокроту, попавшую в глотку. Неужели нельзя взять себя в руки? Однако складывать зонтик еще рано, чтобы не привлекать любопытных взглядов прохожих.

Разве она подстрекала капитана Фейла? Вполне вероятно, что да. Когда он впервые зашел к ней; она убедила себя, что жалеет его — он был одинок, и ему не хватало человеческого общения. Правда, разговоры у него были высокопарные, и всегда об одном и том же — как он был на войне и получил ранение, хотя всем прекрасно известно, что он сам покалечился, упав с лошади в парке.

Но он был таким мускулистым под военной формой, и рядом с ним она чувствовала себя совсем иначе, чем с Томасом. Если Томас всматривался в ее душу, то Сэмюэль заглядывал ей под корсет. В свою очередь, она ловила себя на том, что сама разглядывает фигуру капитана, когда он идет впереди нее. Широкие плечи, длинные ноги, округлые ягодицы. Она даже представляла себе, как выглядит его обнаженная грудь, покрытая густыми волосами, как она проводит по ней пальцами и зарывается в нее лицом. И этот запах — сладковатый, с оттенком лимона, слегка отдававший потом. Вместо того чтобы вызывать отвращение, запах этот притягивал. Он действовал на нее возбуждающе, что приводило ее в восторг, хоть она и не отдавала себе в этом отчета. То, что Сэмюэль ей не особенно нравился, даже упрощало дело — ведь если она не влюблена в него, значит, это не считается изменой?

В тот день, когда она, прочитав записи Томаса, отправилась к капитану на дом, ей уже виделось, как она бросается к нему в объятия. Она хотела пойти, прижаться к нему, погладить его по лицу. Если Томас совершил измену, то почему ей нельзя? Но Фейл так сопротивлялся, и вообще, это оказалось не свойственно ее натуре — заводить связь на стороне. Тем более что она очень сильно любила своего мужа.

И любит до сих пор. Даже если ей хочется влепить ему пощечину. Бить его по щекам, пока не заболят ладони. Она не позволит, чтобы Сэмюэль вставал между ними. Даже сама мысль о капитане и его мужских достоинствах внушает ей теперь отвращение: с какой это стати он решил, что сможет избавиться от Томаса и заполучить ее себе? Как противно!

Ноги, горевшие от боли, приводят ее в парк. Она проходит через высокие ворота и присаживается на скамейку, чтобы успокоиться и передохнуть. Слезы уже иссякли, но теперь у нее такое ощущение, будто живот набит камнями.

Она наблюдает за людьми, пришедшими в парк погулять: вот молодая мамаша с коляской грубо дергает малыша за руку; вот пожилая пара перемещается медленно, но царственно, одежда их больше подходит для церковной службы, а не для прогулки; вот грузная няня пытается унять маленькую девочку, которая уронила мороженое на дорожку и плачет теперь, ковыряя его пальчиками. А вот — о нет! — капитан Фейл входит в ворота и идет прямо к ней.

Софи прячет лицо за зонтиком, но уже поздно: он увидел ее. Слышится стук его трости — он все ближе. Она встает, обходит парковую скамью со стороны спинки и пускается в обратный путь — туда, откуда пришла, — держа зонтик так низко, что ей видны только собственные ноги.

— Миссис Эдгар.

Она спотыкается, затем останавливается. Приподнимает зонтик и смотрит на него. Он пожирает ее глазами. Она невозмутимо складывает зонтик, не сводя глаз с его лица, выражающего надежду. Затем, не говоря ни слова, она отворачивается и продолжает свой путь, чувствуя спиной его тяжелый взгляд.

Прислонившись к стене, у ворот стоит Томас — как будто давно ее там ждет. Он молча, взяв Софи за руку, разворачивает ее обратно в парк, и она не противится. Наверное, он еще раньше шел за ней следом, но видел ли Томас, как она столкнулась лицом к лицу с капитаном Фейлом, неизвестно.

Капитан так и не сдвинулся с того места, где она покинула его, — вот глупец, почему он не уходит? Внезапно Софи пугается, что сейчас состоится выяснение отношений; только кто будет первым — Сэмюэль или Томас, она пока не знает. Но Томас ведет Софи мимо, и, пока она отводит свой взгляд, ее муж касается своей шляпы в знак приветствия.

— Фейл, — говорит он.

Софи решается слегка повернуть голову и успевает увидеть, как Сэмюэль, страшно покраснев, кивает безмолвно и отступает назад, прихрамывая на больную ногу.

Томас ведет ее по дорожке в сторону леса — этим же путем они шли в тот первый раз после его приезда домой. Они идут молча, но это молчание означает, что их обоих поглотили собственные мысли — такие прогулки они обычно совершали до отъезда Томаса, когда голова его была занята бабочками, которых он собирался ловить.

В лесу прохладно и тенисто. Мягкий свет проникает сквозь крону деревьев, осыпая землю золотистыми монетками. Слышен только хруст желудей под ногами. Красный адмирал мелькает прямо на тропинке перед ними, и она взглядывает на Томаса. Он следит за полетом бабочки, но, заметив, что Софи смотрит на него, берет ее руку в свою и пожимает.

— Красный адмирабль, — говорит она и улыбается.

Он робко улыбается в ответ.

Они подходят к развилке и, не сговариваясь, поворачивают к своей заветной низине — по тропинке мимо дуба, в подлесок, скрытый из виду.

— Может, присядем?

Томас снимает жакет и стелет его на траву для Софи.

Она садится и придвигает к себе ногу, чтобы погладить ступню.

— Ну, как они? — спрашивает он. — Твои ноги.

— Намного лучше, спасибо. Но отдохнуть не мешало бы.

Он присаживается рядом с ней на корточки, берет ее руку и подносит к лицу. Кожей она ощущает его теплое дыхание, удивительно — это самый смелый его жест по отношению к ней с тех пор, как он вернулся. Томас нежно целует руку. Это так мило с его стороны, и она тронута. В ответ она гладит его по волосам — они совсем выросли. У него кудри мягкие, как у ребенка, и ей вдруг становится интересно: а у их детей волосы будут кудрявые или нет? То, что они будут светлые, это определенно.

— Любовь моя, — шепчет Томас, на этот раз прижимаясь щекой к ее пальцам — Простишь ли ты меня хоть когда-нибудь? Сможешь ли? Как ты думаешь?

Простит ли она? Ей не нравится признаваться себе в этом, но теперь-то она хорошо понимает, как похоть может заставить человека совершать неразумные поступки. Сейчас им обоим понадобится время, чтобы снова узнать друг друга.

— Да, думаю, что смогу. Ты пережил так много.

Он кивает и смотрит в землю.

— Мой отец… он предложил нам пожить у него некоторое время. Пока ты не окрепнешь.

— Он очень добр, но у нас и так все будет хорошо.

Она смотрит на него с сомнением. Как хочется ему верить.

— У меня есть работа, — говорит он. — И у нас еще много экземпляров, которые мы