бумажками от канфет. Бумажки шелестят, как под осень листочки с берёз и осин. Всю неделюшку у племянниц дни рождения! То к одной, то к другой, гляжу, опять волокут шампанское. Иной день и в двух местах. Еще придумали отмечать железные сварьбы. Суп не варят. Пельмени варить научатся только к серебряной сварьбе. (Каждая пельменина — триста рублей.) К золотой-то сварьбе, глядишь, навострится иная и щи варить. Но до золотой-то дожить надо! С тех пор как начали перестройку, наши трактористы не доживают и до стипензии. И женятся через одного. А чего им жениться? Девки и бабы стали больно ласковые. Которые с мильёнами, те пришивают к живому телу чего им вздумается и говорят: в Америке давно резать и пришивать научились кому что желательно, а мы отсталые, только-только кроить пробуем.

Моя Виринея как узнала, что можно чего-нибудь пришить, так от восторга и подскочила: «Желаю, как у Пугачёвой, пластическую! Где хошь доставай деньги и нанимай доктора». Сперва-то я упёрся: «Ты у меня и так баская». Раскусила, требует ещё упорней: «Ты всю мою жизнь меня сплоататничал! Ты от передовой науки отстал, не стыдно харе-то?»

Когда она надумала переделаться в мужика, я и прикидываю: «Не лучше ли будет? С мужиком-то я, может, и найду общий язык. Может, и стипензия увеличится». Лежу по ночам и все рецепты обдумываю.

6. Катюша и радио

Сам-то я от курева давно отстал. Ещё при Брежневе. Ладно и сделал. Чего бы сейчас палил, при нонешней-то стипензии? Мох из пазов ещё с войны выдерган. На спички хватает, на табак — нет. Пришлось опять, как во время войны, и кресало пускать в ход. Помнишь? Называлось оно, это кресало, «катюшей». Когда Виринея в куренье ударилась, я это кресало из шкапа вытащил, кишку ватную для бабы сшил, кремень в поле нашел подходящий. Теперь Виринея беды не знает. Как стукнет кресалом по кремню, так искры снопом летят. Обожженная вата загорается с перворазки. Прикурит баба и сунет ватную кишку в старый патрон. В патроне-то воздуху нет. Ватная кишка тамотка сразу гаснет. Одно слово — «катюша». Только вонь от этой обгорелой ваты на всю квартеру. Да и сама баба воняет. Ночью пробужусь — ив избе гарью пахнет. Пожаров с малолетства боюсь. Начинаю шарить, в котором месте зашаялось. В избе — дым коромыслом. Не продохнуть. «Виринея, ты опять палишь?» — «Палила, палю и буду палить! Нонче не прежняя власть, никто мне не указчик. Моё дело правое!»

Что ты с ней сделаешь? Спорить — пустое дело, только больше крику. Как бы жёнку от табаку отучить? Прямо доложу, что не знаю. Эта зараза с вином связана, а за вино само правительство стоит горой.

С другой стороны, бабёнку тоже можно понять. Весь день на ногах. То одно, то другое. Хлеб возят за сто километров раз в неделю. Такие баские буханочки, иные в синих разводах, как расписаны. С такого цветастого хлебушка в брюхе круглые сутки урчит, ноги совсем не ходят. Суставы скрипят, как немазаные колёса. Такой скрип, что в суседском доме середь ночи людей всех разбужу, пока переберусь с печи да на полати. От брюшного шуму, от суставного скрипу и Виринея не спит. Плюс антироссийское радиво. От него спрятаться совсем негде. День и ночь орёт, колотит по голове. А то вдруг мужик завизжит. Не видно, а чую, что голые девки пляшут. Ноги выкидывают выше голов и вертят задницами. Телевизор у нас давно внутренности испортил. Звуки есть, но в окошечке искры и полосы. Виринея всё одно глядит, хоть и полосы. Глядит-глядит, да так и уснёт с устатку. Захрапит, а я не могу разобрать, Виринея храпит или телевизор, антироссийское радиво бухает или моё личное брюхо. Все перепуталось. В своём же доме, а живу хуже, чем на вокзале.

7. Не тот фасон

На моё несчастье, у всех баб и девок пришла новая мода: носить мужскую одёжку. Начали это вроде бы с мохнатых шапок. Потом они начали форсить в кожаных пинжаках, как прежние комиссары. Пошли в ход и долгие коленкоровые балахоны. Распахнёт его ветром, а там всё на виду! Юбчонка только до пупа. Сапожищи обули, как рыбаки или охотники. Голенища выше коленок. То вдруг наоборот: всё передовое дамство поголовно оделось в брюки. Девка или парень? Ничего не поймёшь, пока не пощупаешь. Иную так обтянет, что она, бедняга, еле ступает. Боится: вдруг лопнет около непотребного места?

Моя Виринея от моды не отстаёт. Сшила сперва юбочные штаны. (Это как бы на каждую ногу по юбке.) Говорю: «Сними, дура, людей не смеши! Ты в этих штанах — как балтийский матрос. А больше похожа на огородное чучело». В тот раз послушалась. Критику учла. Юбочные штаны перешила на занавески. Матерьялу осталось ещё и мне на рубаху.

Прошло с полгода, она опять за своё: «Все люди как люди, одна я ничего не имею!» Спрашиваю: «Чего требуется?» — «Джинсы!» (Это такие американские портки, которые не промокают. Из холста, крашены синим. Как раньше красили.)

Хорошо. Джинсы так джинсы, мне что? Сти-пензию принесут — иди в магазин. Пошла. Обратно идет с рёвом. «В чём дело?» — «Не тот фасон. По длине как раз, а по ширине не подходят». Я говорю: «Это твоя задница не на тот фасон. Вологодская она у тебя. Поменьше сладких канфет ешь».

Заругалася пуще прежнего. Я от греха на печь улез. Думаю, даст в горячке по лысине, тут мне и каюк. Через месяц принесли стипензию немножко побольше. А штаны-то подорожали ой-ей-ей! Ладно, денег подзаняла, какие-никакие джинсинёшки завела. Ходит довольная. И что ты думаешь? Все бабы и девки в нашей деревне, глядя на мою Виринею, начали бегать в мохнатых шапках и мужиковских штанах. У кого какие. Красные, кожаные, зелёные, резиновые, вязанные из шерсти. Не снимают ни днём, ни ночью. Ладно бы зимой, а оне в сенокос. Пар идёт от каждого места.

Пришёл я вчера в лавку за хлебом, занимаю очередь: «Девушка, ты последняя?» Она обернулась да как рявкнет: «Последняя у попа жена! Какая я тебе девушка? Я парень!» — «Откуда я знаю, что парень? Я о людях по волосью сужу». Спорить я не стал: парень так парень. Мне теперь один бес, кто ты есть. В свою деревню явился, свату жалуюсь: «Друг Андрей, разве дело? Все люди стали на один фасон. Не разберёшь, где баба, где мужик. Парни отпустили до плеч волосья, девки под бокс стрижены». Сват соглашается: «Да, — грит, — совсем худо, скоро конец света. Доведёт до беды этот американский фасон». — «Уже и счас довел, — говорю. — В телевизоре вон одна стрельба. Еще показывают драки да случки». — «Чего показывают, то и гляди! — заявил сват. — Нечего привередничать».

8. Жалоба

Всё-таки мы со сватом решили писать таварищу Ельцину. «Так и так. Баб и девок у нас брезентовыми джинсами вконец сгноили. Трактористов тоже надо срочно спасать. Они, считай, все каждый день пьяные. Младенцев не стало. Молодёжь перепуталась, регистрировать брак не желают.