начали истощаться.

Я предпочитал, чтобы у меня что-то осталось на случай, если Бейлор повысит ставку. Он так и сделал, добавив пятьдесят фунтов, после чего у меня осталось двадцать или тридцать фунтов из денег мистера Кобба.

— Сейчас мы увидим, деревенщина, кто из нас настоящий мужчина, — ухмыльнулся Бейлор.

Я тоже ухмыльнулся и выложил свои карты.

— Не такие блестящие, как хотелось бы, но, бывало, я выигрывал и с худшими.

— Может быть, — сказал он, — но не в этот раз.

Он выложил на стол карты. Качо. Причем не просто качо, а качо из шестерки, пятерки и четверки. Это была вторая лучшая комбинация в игре. Еще лучше могла быть только комбинация из трех шестерок. Я проиграл. И проиграл сокрушительно.

У меня закружилась голова. Что-то пошло не так, непоправимо не так. Я сделал все, как велел мистер Кобб. Крупье всем своим видом дал понять, что он человек Кобба. Я подавал условленные знаки. И тем не менее я должен был теперь пойти к моему нанимателю и сообщить ему, что я проиграл больше тысячи фунтов его денег.

Я взглянул на крупье, но он отвел взгляд. Бейлор смотрел на меня с таким вожделением, что я даже подумал, уж не собирается ли он пригласить меня вместо своей шлюхи проследовать в его комнаты.

Я встал из-за стола.

— Куда-нибудь собираешься, деревенщина? — спросил один из друзей Бейлора.

— Приветствую тебя, лэрд Кайликина! — выкрикнул другой.

— Еще партию? — крикнул Бейлор. — Или будем считать, что дуэль закончена и ты проиграл? — Он обернулся к своим друзьям. — Может, взять и купить на выигрыш этот Кайликин со всеми потрохами и прогнать его нынешнего хозяина прочь? Мне кажется, здесь на столе чуть больше, чем мне нужно.

Я ничего не ответил и хотел только поскорее убраться из этой кофейни, в которой стало нестерпимо пахнуть пролитым вином, потом и духами из цибетина. Я хотел, чтобы морозный ночной воздух остудил мое лицо, и обдумать, что же делать дальше. Мне было необходимо понять, почему все пошло не так, как было задумано, и придумать, что сказать человеку, доверившему мне свое состояние.

Должно быть, я шел намного медленнее, чем мне казалось, так как я едва дошел до двери, когда меня настиг Бейлор. За ним следовала вереница его друзей. Его лицо сияло, он праздновал победу. На мгновение мне показалось, что он собирается вызвать меня на дуэль, дуэль иного рода. По правде сказать, я бы был этому рад, ибо это облегчило бы мою совесть и дало возможность отомстить за себя в настоящем поединке.

— В чем дело? — спросил я его.

Я бы скорее позволил ему злорадствовать, чем стал от него убегать. Хотя меня было трудно узнать и, что бы я ни делал, это не могло запятнать мою репутацию, я тем не менее по-прежнему был человеком, не способным на бегство.

Он ничего не говорил, а только смотрел на меня. Потом наклонился, словно хотел похлопать меня по щеке, но вместо этого прошептал мне на ухо несколько слов.

— Полагаю, мистер Уивер, — сказал он, назвав мое настоящее имя, — теперь вы почувствовали, какие длинные руки у Джерома Кобба.

Глава вторая

С первыми лучами солнца я встал с постели ни отдохнувшим, ни посвежевшим. Я не мог уснуть, перебирая в памяти события вчерашнего вечера. Я силился понять, что же произошло, и представлял неприятный разговор с мистером Коббом, которому должен буду сообщить, что не отомстил за него, а, напротив, сделал его на тысячу фунтов беднее. Более того, его жертва знала о готовящейся хитрости, и Бейлор только еще раз унизил мистера Кобба. У меня было не менее дюжины серьезных гипотез, объясняющих то положение, в котором я оказался, но только одна имела какую-то логику. Однако, чтобы было понятно, почему я пришел к такому выводу, я должен сообщить моим читателям, что предшествовало описанным мной событиям.

До злосчастной игры в кофейне Кингсли я находился в услужении у мистера Кобба менее двух дней. Я получил от него записку в холодный, но ясный день и, поскольку ничто не мешало мне откликнуться на его просьбу, отправился в его дом на Своллоу-стрит неподалеку от Сент-Джеймс-сквер. Это был богатый дом в одном из новых районов столицы. Улицы здесь были широкими и чистыми, в отличие от других районов Лондона. И по крайней мере в тот момент на них практически не было нищих и воров. К сожалению, довольно скоро это отрадное состояние на моих глазах изменится.

Хотя день был ясный и приветливо светило зимнее солнышко, все же воздух был холодным, а улицы Лондона покрыты льдом и утоптанным снегом, из белого ставшим серым, а местами коричневым и даже черным. Воздух был пропитан густым тяжелым дымом. Не прошло и пяти минут, как мои легкие наполнились копотью, и вскоре я ощутил, как моя кожа покрылась слоем гари. Ранней весной, как только теплело, я всегда старался выбраться за город на день или два, чтобы проветрить легкие чистым деревенским воздухом.

Подходя к дому, впереди себя я заметил слугу с большим свертком под мышкой. На нем была расшитая золотом красная с бледно-зеленым ливрея. Он держался с высокомерием, говорившим о том, что он необыкновенно горд своим положением.

Я подумал, что ничто не вызывает такого негодования бедняков, как напыщенный слуга. И, словно мои мысли материализовались, вдруг парня окружила толпа из дюжины или больше маленьких попрошаек в лохмотьях, неожиданно появившихся из щелей между зданиями. Эти несчастные с напускным весельем принялись плясать вокруг него и всячески его дразнить, ну сущие демоны из ада. Они не могли придумать ничего более оригинального, чем выкрикивать: «Вырядился, как попугай» или «Только посмотрите на него — какой он важный». Слуга замер на месте, как мне показалось, от страха, но вскоре я понял, что ошибся. Нищие продолжали свой нелепый танец не больше полминуты, после чего слуга неожиданно ухватил свободной рукой одного из мальчишек за воротник его оборванного камзола.

Слуга был хорошо экипирован, что да то да. Его ливрея была почти по-военному хрустящей и чистой. Кроме того, у него была необычная внешность — широко посаженные глаза и слишком маленький нос по сравнению с комично пухлыми губами. Все это делало его необычайно похожим на утку, а в данный миг — на рассерженную утку.

Мальчишке, которого он ухватил за воротник, было от силы лет восемь. Одежда — такая оборванная, что, очевидно, не рассыпалась только благодаря грязи, удерживающей лохмотья вместе. Камзол был порван, и я увидел, что под ним не было рубашки. Штаны — в дырах, сквозь которые видна задница. Это могло бы выглядеть комичным на сцене и отвратительным, если бы он был взрослым. Но так как он был ребенком, его вид вызывал лишь глубокую печаль. Но самым душераздирающим