признания, последующим поколениям все же более привычен образ Фромантена-писателя, объединившего в себе три лика: романиста, художественного критика и автора путевых заметок. Впрочем, кажется уже и сам Фромантен привык видеть себя, особенно под конец жизни, в большей степени литератором, чем художником.

Однако, несмотря на действительно имевшее место соперничество муз, в данном случае большой интерес представляет не оно, а взаимодополняемость двух способов видения действительности. Главное своеобразие и достоинство «Одного лета в Сахаре» как раз в том и состоит, что эта книга была написана живописцем, чей профессионально натренированный глаз видел тысячи мелочей, на которые, может быть, не обратил бы внимания даже достаточно наблюдательный писатель, не говоря уже о путешественнике-любителе. Благодаря этому запечатленные в книге картины обрели особую рельефность, наполнились особой жизнью красок. Вот, например, рассказчик въезжает в деревню, и эта деревня окрашивается в цвет золота, ее обрамляют зеленые ветви деревьев, усыпанные белыми весенними цветами, по улице идет девушка в великолепном красном костюме, над головой простирается голубое небо, уже тронутое пурпуром заката, и так далее и тому подобное. Благодаря этому все детали пейзажа, все атмосферные явления, все портреты предстали в своей конкретной завершенности.

Фромантена-живописца нередко сравнивали с Делакруа. Это сопоставление позволяет лучше понять своеобразие каждого из них. Если сильную сторону полотен Делакруа составляет драматическое действие, то картины Фромантена привлекают своим лиризмом. Первый концентрирует свое внимание на действии, второй — на атмосфере. Поэтому, например, те же самые арабские скакуны у одного поражают своей мощью и выразительностью, а у другого — той гармонической взаимосвязью, которая возникает между ними и пейзажем. Картины Фромантена настолько наполнены поэзией и светом, что его можно назвать «самым лиричным из художников», использовав его собственные слова о Рубенсе. О легкости и лучезарности фромантеновских картин красноречиво сказал Теофиль Готье: «Вроде бы ветер, эту вещь, не имеющую ни формы, ни цвета, нарисовать невозможно; и однако же в картине Фромантена „Край оазиса“ он дует совершенно явственно»^[6]. Именно такую цель и ставил перед собой художник, стремясь в своих картинах к тонкой и верной передаче наблюдаемых в знойной пустыне и в степной зоне эффектов воздуха и света и одновременно к тому, чтобы характерные человеческие фигуры играли в произведении такую же важную роль, как и пейзаж. Как правило, картины Фромантена, среди которых хотелось бы выделить такие, как «Мавританские похороны» (1853), «Охота на газелей» (1857), «Улица Баб-эль-Гарби» (1859), «Соколиная охота» (1863), «Арабские курьеры» (1864), «Арабский лагерь» (1865), «Охота на цапель» (1869), «Алжирская фантазия» (1869), «Страна жажды» (1870), свидетельствуют о том, что художник успешно справился со своей задачей.

Драматический эффект восточных картин Делакруа обычно многим обязан сочетанию насыщенных красных и зеленых тонов, у Фромантена же преобладают белый, зеленый и голубой цвета. Именно к этим цветам, как он считал, сводится пейзаж Сахеля. Правда, подобное мнение не может не вызывать некоторое удивление. Эти цвета действительно исчерпывающе характеризуют гамму города Алжира и во многом объясняют его обаяние. Амфитеатром спускающийся к морю, белый благодаря сверкающим на солнце строениям, зеленый из-за обилия деревьев, купающийся в голубом небе и лазурном море, Алжир с полным правом может претендовать на звание одного из красивейших городов мира. Исключительно красива также и равнина Сахеля, сравнительно неширокой полосой тянущаяся с востока на запад между морем и горами. Только краски там богаче, а главное — они там несколько иные. Особенно странным кажется то, что Фромантен не упоминает красного цвета, разнообразными оттенками которого радует глаз богатая красноземами плодородная алжирская земля. Тайна подобного умолчания со стороны художника, очевидно, имеет несколько вариантов объяснения. Может быть, сыграл свою роль эффект первого впечатления: Фромантен впервые приехал в Алжир весной и увидел белое цветение деревьев, а не буйные краски осени, которые в яркий солнечный день так удачно дополняют первозданное сияние почв. Не исключено, что сыграло свою роль и то обстоятельство, что во времена Фромантена земля там меньше обрабатывалась и, следовательно, чаще скрывалась под травяным покровом. И, наконец, можно также допустить, что художнику-лирику гамма красных цветов не очень импонировала.

В книгах Фромантена, так же как и в его картинах, тоже доминируют мягкие, приглушенные тона. Такое свойство его прозы обнаружится сразу, как только читатели ознакомятся с «Одним летом в Сахаре». Эта книга является, несомненно, документом. Однако на нем лежит сильный отпечаток личности писателя. Письма, из которых составлена книга, написаны не в Сахаре, а лишь месяцы и годы спустя, уже во Франции, по путевым заметкам и эскизам, и, стало быть, живая действительность в них подверглась литературной обработке. Это нисколько не повредило убедительности и достоверности книги. Скорее наоборот, поскольку, отказавшись рабски копировать детали, автор сумел представить обобщенный, синтетический образ действительности. Фромантен обладал прекрасно развитым чувством избирательности, позволявшим писателю оперировать только тем материалом, который отвечал его эстетическим целям и оставлял достаточно свободы воображению.

Как известно, для живописца уже сам процесс созерцания содержит момент обобщения, устранения того, что кажется случайным и незначительным. Аналогичную эстетическую функцию выполняла и феноменальная память писателя. Именно благодаря этим качествам фромантеновского таланта, усиленным профессиональными упражнениями, его книга оказалась столь не похожей на записки многих профессиональных путешественников, старательно инвентаризировавших все попадавшие в поле их зрения предметы. Как оказалось, отказ от случайного, несущественного при повышенном внимании к характерному обусловил и большую поэтичность образов. При этом, хотя Фромантен и формировался как художник и писатель в эпоху расцвета романтизма, тяготевшего к внешним эффектам, его собственную манеру письма в обоих видах искусства отличала классическая строгость. Язык его прозы чист и прост, и выразительность его достигается не показной красивостью стиля, а гармонией между словами и тем, о чем они повествуют. Будучи романтиком в той мере, в какой он полагался на субъективное начало, на собственные