совершенства — я был силен, и мне было чрезвычайно приятно наблюдать, как углубляется яма и увеличивается куча песка, вынутого мною из трещины. Вскоре в образовавшийся туннель уже можно было влезть на четвереньках, не рискуя насажать шишек. Я вернулся к челноку, захватил с собой карманный фонарик и мини-сканнер и нырнул во мрак подземного хода.
Уже через несколько футов глаза привыкли к темноте, к тому же свет просачивался вниз сквозь многочисленные проломы и щели — так что я вполне обходился без фонаря. Затем я почувствовал под ногами твердый пол и очутился в комнате, перегороженной наискосок рухнувшим потолком, — одним концом перекрытие упиралось в пол, другим покоилось на верхней кромке уцелевшей стены. Сквозь пролом слева от меня в комнату пробивались солнечные лучи, заливая пространство сумеречным светом. В этом тусклом свете я разглядел на полу отпечатавшиеся в толстом слое пыли следы и стол, к которому они вели.
Это были дедушкины следы, конечно. На этом столе он и обнаружил нож. Я переступил наконец порог комнаты и медленно направился к столу. Меня не покидало ощущение того, что все это я уже где-то видел. Массивная бронзовая столешница была покрыта треснувшим толстым стеклом. Я увидел отпечатки дедушкиных пальцев на пыльном стекле, но самое главное: я увидел на столе очертания ножа, выделявшиеся в пыли столь же отчетливо, как и тринадцать лет — или тринадцать минут? — назад.
Солнце продолжало свой путь по небосклону, в комнату пробились новые лучи, и здесь стало гораздо светлее. Я смахнул пыль со столешницы — тяжелой бронзовой плиты, которая не говорила мне ровным счетом ни о чем. А потом я обернулся и увидел на противоположной стене, прямо над дверью, барельеф.
Я не люблю парадоксы. Мне не нравится невероятное. Я сижу здесь, склонившись над своими расчетами (к весне мне обещали новый компьютер, который будет в состоянии производить расчеты во много раз быстрее, чем нынешние), а когда устаю, то роняю голову на руки, закрываю глаза и вспоминаю тот злополучный день, когда я был совсем маленьким. Я вспоминаю старика, нож — и жалею о том, что не убил собственного дедушку.
Я сделал все, что смог. По моему следу отправились великолепно оснащенные экспедиции. Они разобрали все руины вплоть до фундамента. А я… меня вновь отослали к статистическим данным. Я сижу здесь, обрабатывая сведения, которые поставляют мне очередные экспедиции. Мне кажется, усилия их тщетны и они, как ни стараются, не смогут найти этому феномену иного объяснения, чем то, какое мне кажется очевидным. И ничего, кстати, не объясняет…
Сегодня вы можете отправиться в музей Тойнби и воочию увидеть нож, хранящийся в сейфе, расположенном посреди главного зала. Где-то в следующие триста лет сейф заменят бронзовым столом с колпаком из толстого стекла. На музей упадет несколько бомб, здание будет разрушено, а нож по-прежнему будет лежать на бронзовом столе. Затем руины занесет песками и пылью, и однажды упрямый старик в поношенной одежке раскопает их и вползет внутрь. Он обнаружит нож и унесет его с собой. Потом туда наведается человек помоложе, а за ним — другие, множество других. И все это время на стене, прямо над дверью, которая ведет в комнату, где хранился нож, будет красоваться гранитная плита с надписью:
УОЛТЕР ТОЙНБИ 1962 — 2035Мой дед выудил нож из будущего. Потом старик умер. Нож поместили в музей его имени. И он преспокойно лежал там триста лет, пока вся человеческая раса сходила с ума, пытаясь раскрыть его секрет. Пока всю цивилизацию не перевернули вверх дном в поисках того, чего никогда не было! Дед нашел нож в музее, в котором нож и лежал все время с тех пор, как сам же дедушка притащил его из будущего и он попал в музей. И лежал там, пока не пришел мой дед и не принес его назад. Это очень просто, проще не придумаешь. Мы ведь не обязаны всегда мыслить категориями «начало» и «конец». Разве вещь — или личность — не может существовать в замкнутом цикле, у которого нет ни начала, ни конца? Разве не возможно вообразить себе такое? Мне казалось, что возможно. Я думал, что мы имеем дело с простеньким парадоксом. Но оказалось, что я не прав. Нож, который Уолтер Тойнби нашел в будущем, сохранился идеально — рукоять, конечно, поистерлась, но сам клинок был без единой царапины. Потом химики и физики, пытавшиеся определить состав металла, с помощью алмазной пилы сделали на лезвии небольшую насечку, чтобы отщепить необходимую для опытов частичку вещества. Эту насечку может увидеть каждый посетитель музея. Нож с насечкой пролежит в музее еще триста лет, пока за ним не явится человек из прошлого. Этим человеком окажется Уолтер Тойнби. Но дело в том, что нож, который дед возьмет с собой из будущего, не будет иметь никаких насечек. Значит, где-то должно существовать начало цикла. И где-то цикл должен кончиться. Но где именно? Как был изготовлен нож, если у истории этой вещицы нет ни начала, ни конца? Как разорвать порочный круг замкнутого цикла? Как бы я хотел знать это! Быть может, я бы тогда не лелеял мечту об убийстве. Быть может, будущее представлялось бы мне исполненным смысла и логики — а не хаотическим нагромождением миров, которых никогда не было.
