Сегодня к нам в первый раз пришла довольно странная пара, мистер и миссис Флашпул. За весь вечер не сказали ни слова, только слушали и смотрели. После группы Эдвин подошёл ко мне и шёпотом попросил как-нибудь пригласить их на ужин, потому что они только что перешли к нам в церковь и никого пока не знают. Я ответил, что сначала должен поговорить с Энн. Хотел было спросить его насчёт веры, но он почти сразу же ушёл.
Пятница, 10 января
Сегодня опять заходил в клуб, посмотреть на наших музыкантов. Как они только не запутываются во всей этой аппаратуре? Правда, сегодня они звучали гораздо лучше, чем в прошлый раз. Пожалуй, теперь их вполне можно было бы назвать «Не самые радостные вести для дьявола».
Выяснилось, что их нисколько не интересуют такие вещи, как контракты на выпуск собственных альбомов — если, конечно, Бог не поведёт их именно в этом направлении. По-моему, Уильям Фармер по-прежнему проявляет свой энтузиазм с несколько чрезмерным пылом. Если он и дальше будет так себя вести — да ещё и перед некоторыми консервативными христианскими аудиториями — кто-нибудь точно решит, что из него пора изгонять бесов.
Энн говорит, что мистер и миссис Флашпул могут прийти в среду 22-го. Правда, мне показалось, что ей самой не очень-то этого хочется. Совсем на неё не похоже. Обычно она очень гостеприимный человек.
Суббота, 11 января
Сегодня встал пораньше, чтобы ещё один, последний раз попробовать сдвинуть эту несчастную скрепку. Закончилось всё тем, что я начал неистово и злобно на неё шипеть, чтобы никого не разбудить. Когда я, наконец, понял, что ничего не выйдет, и открыл дверь, чтобы пойти на кухню, то нос к носу столкнулся с Энн и Джеральдом. Они стояли под дверью прямо в пижамах, и лица у них были довольно озабоченные.
— Адриан, дорогой, — сказала Энн, — почему ты разговаривал со скрепкой и угрожал, что всыплешь ей по первое число, если она не смирится и не подчинится твоей духовной власти?
Призвал на помощь все жалкие остатки своего достоинства и ответил, что проводил небольшой эксперимент, связанный с верой, и несколько погорячился из-за того, что не смог добиться нужного результата.
— Но Адриан, милый, быть христианином — вовсе не значит быть членом лиги фокусников! — сказала Энн. — С чего ты взял, что Бог просит тебя верой передвигать скрепки?
Джеральд протёр глаза и сказал:
— Пап, ты просто замечательный. Кстати, знаешь, какая разница между тобой и электрической лампочкой? Так вот: тебя нельзя заменить. Ни за что!
Я почувствовал себя даже польщённым. Энн тоже постаралась, приготовила мне мой любимый завтрак. Было очень приятно.
Вечером впал в немилость. Мы с Джеральдом сидели и пили чай после его первого рабочего дня. Спросил его, не работают ли с ним какие-нибудь симпатичные девчонки, и разговор как-то незаметно перешёл на женскую красоту.
— Вообще-то, пап, — неожиданно сказал он, — если подумать, красивее мамы я никого не знаю.
— Неужели? — удивился я, совершенно поглощённый разговором. — Нет, я, конечно, знаю...
Энн положила Джеральду ещё две сосиски, а мою тарелку тут же убрала, хотя на ней ещё оставалась картошка.
Неужели Джеральд сам всё это подстроил? Быть не может. Или всё-таки может?
Воскресенье, 12 января
Проповедь про благовестие на шесть тянучек. Очень неплохая. Сразу захотелось пойти и кому-нибудь поблаговествовать. Мысленно унёсся в приятные мечтания о том, как я проповедую на улице, вокруг собирается огромная толпа, все каются со слезами на глазах и исцеляются от болезней, как только я к ним прикасаюсь. Во время следующей песни чуть не расплакался, представив себе, как я обращаюсь со словом спасения к миллионам заблудших и нуждающихся по всему миру.
Очнувшись, испытал неприятное потрясение, услышав, что Эдвин спрашивает, не хочет ли кто-нибудь из нас поучаствовать в уличной евангелизации в ближайшую пятницу.
Судорожно вжался в кресло, всем своим видом стараясь показать, что прямо-таки жажду благовествовать, но, к сожалению, на пятницу у меня другие планы.
Леонард Тинн, сидевший рядом, начал локтем тыкать меня в бок и шептать:
— Давай, Адриан! У тебя получится. Если ты пойдёшь, тогда и я пойду.
Честно слово! В книжках всегда всё иначе. Послушать Тинна, так записаться на евангелизацию — сущая ерунда, всё равно, что в лагере попроситься жить в одну палатку.
Поднял руку. Леонард тоже поднял руку вслед за мной. Эдвин попросил откликнувшихся собраться после служения и объяснил, что, оказывается, всё это называется «контактным благовестием» и благовествовать мы будем по двое. Нам с Леонардом выпало стоять возле кафешки на Хай-стрит и разговаривать с посетителями.
Мне тут же стало тоскливо. А вдруг меня увидит кто-нибудь из знакомых? И потом, к Леонарду я отношусь очень хорошо и по-дружески, но, по правде говоря, он не самый надёжный человек в мире.
Вечером спросил у Энн и Джеральда, что они обо всём этом думают. Энн сказала, что я молодец и всё будет хорошо. Джеральд спросил, собираемся ли мы благовествовать тем, кто работает в этом самом кафе, и добавил, что, по его личному мнению, люди, работающие в кафе и ресторанах, открытых семь дней в неделю, гораздо хуже воспринимают Евангелие, чем те, кто не ходит на работу по выходным.
— Почему? — спросил я. — Почему они хуже воспринимают Евангелие, чем те, кто не работает по выходным?
— Потому что они не верят в воскресение.
И как он только всё это придумывает? Ночами, что ли, не спит?
Понедельник, 13 января
Вчера долго не мог заснуть. Думал про пятницу. Я же совершенно не знаю, что говорить! Уж лучше бы я был каким-нибудь язычником-идолопоклонником.
Утром на столе нашёл записку от Джеральда, в которой говорилось, что в пятницу, отправляясь в крестовый поход с благородной целью изменить мир, я должен помнить один немаловажный факт: если составить анаграмму слова «евангелист», получается «ангел в сети».
В обед позвонил Ричард. Спросил, нельзя ли им с сыном завтра прийти к нам в гости, посоветоваться насчёт одной «небольшой проблемы».
Странно... Я думал, Чарльз уже уехал на второй семестр в свой библейский колледж. Всю прошлую осень он раз в неделю посылал оттуда письма всей