10 ПЕРСОН НОН ГРАТА

Нон грата 1. Джигиты-дешевки

(1970 год; г. Одесса, УССР)

Во время службы в в/ч 32154 (с. Жеребково Ананьевского района Одесской области) попал в окружной госпиталь с глазами - с детства с ними проблема. Тут же черканул пару слов пирятинским ребятам: они поступили в Одесский институт инженеров морского флота – Валику Евченко и братьям Толику и Лене Пшиченко. Спустя три дня земляки пожаловали ко мне в палату. Само собой, тут же договорились, что не дальше, чем завтра, они принесут гражданскую одежду, чтобы я мог по вечерам ходить в самоволку.

Сказано – сделано. И зажил я двойной жизнью: днем – в госпитале, а ночью - у ребят в общежитии.

Гражданскую одежду следовало надежно прятать, ибо шмон в палатах проводили регулярно. И тут я вспомнил знаменитый рассказ Эдгара По: лучший тайник – самое видное место.

И стал прятать одежду в диван, стоял в общем зале перед телевизором. Мимо него по десятку раз на день проходил едва не весь персонал госпиталя, но кому пришло бы в голову лезть в диван?! Ай да, рядовой, ай да, сукин сын!

Тут надо добавить, что у меня появились товарищи из других частей, также находящиеся на излечении, – грузин и армянин. Узнав, что я имею возможность регулярно бывать в самоволке, они начали брать у меня гражданскую одежду на прокат. Но поскольку ходить им приходилось по очереди (вдвоем даже советские солдаты в одни брюки или рубашку не влезали), мне пришлось просить земляков поднести еще один комплект прикида. Что те не преминули сделать. Лечиться в госпитале нам стало лучше и веселее.

И вдруг грянуло ЧП. Эти два кавказских остолопа, вернувшись из очередной «вылазки» в дупель пьяными, засунули одежду в диван кое-как. Утром через зал, как обычно, шествовал заместитель начальника госпиталя и увидел, что из дивана торчит кусок материи. Удивленно (не обшивку ли отодрала солдатня?) потянул. А «тряпка» не кончается. Догадался – поднял диван. Внутри – два комплекта гражданской одежды.

Посыпались вопросы-допросы. И кто-то (подозреваю кавказцев) меня сдал. В тот же день меня из госпиталя выписали и направили в часть – для прохождения дальнейшей воинской службы.

Все произошло настолько быстро, что связаться со студентами-пирятинцами и объяснить ситуацию, у меня не оставалось.

В свою очередь, с грузином и армянином мы решили - по моей инициативе, хотя «залет» случился не по моей вине! - с ребятами, лишившимися части небогатого гардероба, расплатиться вскладчину.

Увы, денег у солдат при себе не оказалось. Договорились, что ни вышлют мне их в мою воинскую часть. С этой целью мы обменялись адресами: они занесли в свои записные книжки мой, а я в свою – их. На том со всей теплотой и расстались…

Уже прибыв на место, спустя несколько дней, перелистывал зачем-то записную книжку. И вижу: страничка с адресами моих кавказских друзей …аккуратно вырвана. Тут же вспомнил, как буквально в последний момент перед моей отправкой на поезд один из ребят брал на секунду-другую мою записную – якобы он случайно указал не тот индекс. А оказывается – чтобы вырвать адреса.

Безусловно, ко всему грузинскому или армянскому народам у меня отношение не изменилось. Но такой подлостью был настолько шокирован, что думал: этим дешевкам на случай войны я бы, действуя их методом, с удовольствием выпустил бы им в спины автоматную очередь. Пусть и холостыми патронами.

Нон грата 2. Гнилой сослуживец

(1971 год; в/ч 56653, п. Косулино-1, Белоярский р-н, Свердловская обл., РСФСР)

На новом месте службы я вскоре сдружился с земляком Юрием Сухониным – призывником из Донецкой области. А поскольку оба уже отслужили по году с небольшим, то сумели организовать так, чтобы даже наши кровати в расположении стояли рядом.

Хотя и со скрипом, бежали дни, с каждым часом приближая каждого к вожделенному дембелю.

У Юрия в гарнизоне была пассия из числа вольнонаемного персонала. И каждые выходные он каким-то непостижимым образом получал увольнительную, чтобы проводить время с нею.

Я же, если не сидел на гауптвахте, развлекался тем, что слушал портативный радиоприемник «Вега», отбандероленный мне родителями по настоятельной просьбе.

И вот однажды Юрий попросил:

- Ты все равно на сутки заступаешь в наряд, а я завтра – в увольнительную. Дай мне твои часы – покрасуюсь (это был подарок отца на 18-летие и отличались они от остальных наличием автоподзавода – штука в те времена достаточно редкая).

Подобные ситуации в армии – обыденная вещь. Поэтому я тут же снял часы и вручил корефану.

Случилось так, что после наряда я снова залетел на гауптвахту. Где, к тому же, за нарушение режима мне добавили срок. В какой-то из дней один из вновь заступивших караульных от имени Юрия спросил разрешения взять в каптерке, где я оставил, «Вегу». Само собой, я разрешил – пусть парень, пока меня нет, пользуется.

После отбытия наказания меня перевели в другую, занятую техобслуживанием ЗИПов, батарею (видимо, отцы-командиры решили, что автомат такому разгильдяю лучше не доверять). Таким образом, с Юрием мы начали видеться от случая к случаю. И несколько раз на напоминание о часах и радиоприемнике отвечал: «Да, непременно». Потом поклялся, что забыл забрать вещи у пассии, где их по пьяни оставил.

Обещания затянулись на пару, если не тройку, месяцев. Честно говоря: я товарищу верил: мало ли что в жизни бывает!

Но как-то один из бойцов той, прежней моей, батареи, где продолжал служить Юрий, сказал мне, что тот-де водит меня за нос, а часы и «Вегу» - попросту присвоил. Более того, кто-то из ребят видел мой хронометр на руке Юриевой солдатки.

При первой же встрече с дружбаном я поставил ему ультиматум: или он в следующие выходные возвращает вещи, или мне придется официально обратиться к командиру. На что тот ответил:

- Я тебе до этого не говорил, но и радиоприемник, и часы украли...

- Ну, и что теперь?

- Как «что»?

- Как выходить из положения будем?

- Но мы же друзья!

- Да. По крайней мере, были. Однако ведь не отец и сын!

- Ну, если украли, как я найду?!

- Если украли, возвращай деньгами.

- Откуда у меня такие деньги?!

А тут мне уже другой человек сообщил: часы спокойно носит девушка.

Как быть?

Армия – не гражданка: здесь рукоприкладство закончится тем, что я снова загремлю на гауптвахту. И изъять у солдата нечего – разве что