пятидесяти, стриженой под подростка, откинулся на спинку стула и сделался сонным.

Женщина–подросток, обратившись к Митьке специальным, жизнерадостным «пионервожатовским» голосом, попросила его пройтись, улыбнуться, нахмуриться, рассмеяться, прочитать стихотворение. Когда Митька взялся за стихотворение, скучавший Гроссман поморщился. Нужно было знать Митьку, чтобы представить, как этот всеобщий любимчик был уязвлен. Когда он повторял с разными выражениями фразы, заученные с машинописной бумажки, он был уже хорош — от него можно было питать лампочки накаливания. Митьку поставили под софиты, возле его лица замерили свет, и зажужжала камера, но Гроссман уже вновь просматривал массовку. С Митькой ему все было ясно.

Через неделю дяде Жене сообщили, что Митька подошел.

Нужно сказать, что родители очень настороженно отнеслись к перспективе того, что Митька будет сниматься в кино. Актеры, богема, ночная жизнь… Как это отразится на формирующейся личности мальчика? Жизнь артиста пестра и изменчива. Возьмут ребенка, избалуют его, отравят сладким ядом артистической жизни… А что дальше? Ребенку в этом возрасте необходимо учиться, работать над собой. Привыкать к каждодневному труду. Неизвестно, ой как неизвестно, нужно ли ему окунаться в эти развратные пучины.

Приблизительно так родители говорили о представившейся возможности. Говорил, в основном, папа. Мама больше помалкивала. Вполне возможно, что она имела другое мнение.

Приезжал дядя Женя. Принимал участие в обсуждениях. Сердился на папу. Говорил о редком шансе, выпавшем на митькину долю. Познакомиться с самим Гроссманом! Говорил о других родителях, которые за такую удачу готовы половину жизни отдать. Даже, кажется, в сердцах назвал нашего папу ослом.

Тут папа вполне мог заупрямиться, но вступила мама, попросила дать прочитать сценарий, стала спрашивать, нельзя ли познакомиться с Гроссманом и сколько времени будут отнимать съемки, и как ездить на студию, и так далее и тому подобное.

Сценарий принесли. Сценарий понравился. Сам Гроссман позвонил нам домой и разговаривал с папой — хотя прежде никогда не звонил домой артистам. Гроссман произвел на папу положительное впечатление — впечатление человека умного и вполне интеллигентного. Всей семьей мы ходили смотреть предыдущий фильм Гроссмана. Фильм оказался весьма симпатичным и трогательным.

Гроссман, кстати, сказал, что роль требует всего пятнадцать съемочных дней, это не так много, и бояться не следует.

Одним словом, Митька получил родительское благословение. Конечно, при выполнении им определенных условий и обязательств. Съемки не должны были сказываться на учебе. Кино не избавляло от домашних обязанностей: выносить мусор, ходить за хлебом и пылесосить свой диванчик. И так далее. Условия были записаны в специальном (немного шутейном) документе, который Митька, усаженный за отцовский стол, торжественно подписал в присутствии свидетелей.

Один из ассистентов Гроссмана договорился с администрацией школы, и Митька, когда в учебное время, но чаще во второй половине дня стал ездить в павильоны. Ездить приходилось часто. К счастью, Ленфильм расположен не очень далеко от нашего дома.

Сниматься Митьке нравилось…

Родители со своей стороны сговорились об особых мерах, которые призваны были создать противовес опасному влиянию новых обстоятельств митькиной жизни. Образно говоря, поставить им заслон.

В беззаботных мелодиях воскресных семейных завтраков начали звучать басовитые педагогические ноты.

— Прочитал вчера интересную мысль, — как бы невзначай вспоминал папа. — В «Философских письмах» Вольтера. Родители, пишет Вольтер, могут передать в наследство своему ребенку одну–единственную ценную вещь. Как вы думаете что?

Мама, Митька и я, сидевшие вокруг стола, переставали жевать и задумывались.

— Благородство, — предполагал Митька, которому раньше других надоедало думать. И конечно же попадал пальцем в небо. Ответом ему была лишь снисходительная улыбка.

— Генетический код, — с апломбом высказывался я, демонстрируя знакомство с достижениями современной науки. Ответ заслуживал двойственной реакции: поощрительного кивка вместе с удивленным поднятием бровей. Генетический код? Во времена Вольтера?

Интересный вопрос заставлял задуматься и маму.

— Наверное, характер. А может быть, сердечность, — говорила она.

— Нет. Единственная ценная вещь, которую родители могут передать своему ребенку, — торжественно провозглашал папа, — это трудолюбие!

Мы молчали некоторое время, отдавая должное глубине мысли Вольтера, и вновь принимались жевать.

Воскресные завтраки всей семьей были чем–то особенно всеми нами любимым, чем–то очень уютным и счастливым. В будние дни и по субботам семья редко имела время посидеть вместе — мы с братом учились, родители работали. Но в воскресенье спешить было не принято, это было время праздности, самодовольства, хорошего настроения и беззаботности.

К воскресному завтраку всегда готовилось что–нибудь на скорую руку, но вкусное. Мы никогда не были разборчивы в еде; все, что готовила мама, нам нравилось. Но в воскресенье мама считала своим долгом приготовить что–нибудь необычное.

Думаю, что для нее важно было время от времени почувствовать свою женскую власть над нашими сердцами. Ту власть, которая осуществляется через желудок. Она снисходительно наблюдала за тем, как ее мужчины уплетают за обе щеки какую–нибудь мазурку с черносливом и удивляются, чего это у них с утра такой хороший аппетит. Балбесы! Аппетит хорош оттого, что вкусно!

— Трудолюбие! — продолжал между тем папа. — Вот залог всего, что человек может добиться в жизни. Вот чего каждому человеку требуется в избытке. Эдисон — слышали такую фамилию? Изобретатель лампочки накаливания. Он догадывался, что если через материал пропустить электрический ток, материал будет светиться. Но какой материал выбрать? И представьте, Эдисону потребовалось восемьсот десять проб, чтобы найти то, что нужно. Восемьсот десять! И только в восемьсот одиннадцатом опыте образец — угольный стержень — засветился! Недаром Эдисон говорил, что успех — это девяносто восемь процентов трудолюбия и только два процента таланта.

Митька на минуту мрачнел, сопоставляя услышанное со своими мыслями, с тем, о чем он думал и сам. Папа исподтишка наблюдал, как его слова достигали намеченной цели, а именно, глубин Митькиного сердца.

Могу предположить, что на моем лице уже поигрывала снисходительная улыбочка. В то время мне исполнилось шестнадцать. Я уже имел определенное мнение о том, каков вкус яблочек на