королей, негодует против реакционного заговора клерикалов и легитимистов, презирает полицейских шпионов и корыстных депутатов; разделяет с простыми людьми оскорбленное национальное чувство патриота, ставшего свидетелем унижения родины, которую топчут сапоги интервентов; преклоняется перед ветеранами войн Республики, которые в свое время спасли Отечество и несли свободу другим народам, а ныне незаслуженно позабыты. Даже фигуру Наполеона он воспринимает сквозь призму народной легенды о «солдате революции», герое в треугольной шляпе и сером сюртуке, разделяя в данном случае с широкими массами Франции их заблуждение (впрочем, это не мешало поэту отделять военную славу Наполеона от его политического деспотизма и сожалеть, что он «и скипетр взял»).

В пору становления романтизма Беранже оставался верен стихийно-реалистическому мировосприятию, свойственному народной литературе, и как бы перебрасывал от него мост к критическому реализму XIX века. Хотя его песни еще пестрят античными и мифологическими именами и аллегориями, а строить характеры он, на первых порах, учился у Мольера и моралистов XVII века, прежде всего у Лабрюйера («гризетка», «обманутый муж», «развратная маркиза» и т. д.), все же, поэтический мир Беранже наливается соками жизни его времени, облекается плотью реальной действительности.

Песня Беранже вобрала в себя все литературные жанры: она и лирическое излияние, и любовный монолог, и философское размышление; и памфлет, пародия, сатира; и жанровая сценка, и комедия, и драма, и даже, как «Старый капрал», трагическая история целой человеческой жизни. Неунывающие гуляки ранних песен постепенно уступали место более глубоким народным образам, сатирические персонажи (вроде маркиза де Караба) становились емкими реалистическими обобщениями. В песнях Беранже содержится неисчерпаемое множество типов, характеров и ситуаций, настроений, мыслей и чувств. Они насквозь пронизаны действием и в совокупности составляют широкую движущуюся панораму эпохи. Один современник с полным основанием (и с одобрения самого поэта) назвал их «песенной комедией».

Позднейшая французская буржуазная критика пренебрежительно утверждала, что Беранже «удручающе вульгарен», что он будто бы воплощает «мещанский дух» и не поднимается над уровнем своих героев. В действительности поэзия Беранже отразила уровень народного сознания своего времени, мироощущение поднимающейся демократии, в которой на первых порах не всегда ясна была грань между буржуазией и трудовым людом, (хотя персонажам Беранже отнюдь не свойственны собственнические черты).

Когда же недавнее «третье сословие» начало расслаиваться, когда после Июльской революции 1830 года, подготовке которой немало способствовал Беранже, к власти пришла финансовая буржуазия под эгидой «короля-банкира» Луи-Филиппа Орлеанского и присвоила себе плоды народной победы, Беранже остался с народом. Он порвал со своими вчерашними соратниками либералами, расхватавшими доходные места в министерствах, наотрез отказался от всякой политической деятельности и уехал из Парижа. После 1835 года он почти перестал печататься. Правда, поэт все еще цеплялся за иллюзию возможности примирить классовые интересы в рамках буржуазного общества и, не одобряя республиканских и рабочих восстаний 1830-х годов, увлекся утопическим социализмом в его самой общей форме — великодушной мечтой об общественной гармонии, о счастье и братстве всех людей («Безумцы», «Идея», «Апостол»). Но буржуазная действительность Франции представала его взору во все более зловещем виде. В эти годы Беранже в значительной мере растерял свою веселость. Он рисует картины нищеты и горя бедняков, задавленных тяжким трудом и непосильными поборами («Сон бедняка», «Рыжая Жанна»), изображает бездомного и гонимого старика, проклинающего свою судьбу («Старик бродяга»), — такие песни Беранже вливались в общий поток гуманистической поэзии и романов тех лет, получивших наименование «литературы социальной жалости». Острие сатиры народного песенника направлено теперь против новых хозяев Франции, при которых простому народу живется нисколько не лучше, чем при старых. В цикле антибуржуазных песен (опубликованных частично лишь в 1847 году, а главным образом в посмертном сборнике) он с отвращением и сарказмом изображает жирных «слизняков моей страны» («Улитки»), омерзительных «июльских червей» («Черви»), подтачивающих корни здоровой жизни нации; а в песне «Бонди» с памфлетной силой обрушивается на денежных дельцов, заражающих духом продажности и стяжательства всю Францию, сверху донизу, и столь же преступных, на взгляд поэта, как разбойники, некогда хозяйничавшие в лесах под Парижем.

Февральская революция 1848 года вызвала у Беранже новую тревогу, хотя он за год предсказал ее в песне «Потоп». Торжественно избранный в мае 1848 года в Учредительное собрание, он уже через две недели добился отставки, чувствуя, что ему не по пути с буржуазными политиканами. Но окончательный удар его буржуазно-демократическим иллюзиям (как и иллюзиям всего поколения его единомышленников) нанесла кровавая расправа буржуазно-республиканского правительства над восставшими парижскими рабочими в июньские дни 1848 года. Предав своих недавних братьев по сословию, в страхе перед революционным народом, озверевшие буржуа вскоре предали и республику, не оказав сопротивления бонапартистскому перевороту 2 декабря 1851 года и установлению реакционного режима Второй империи. Это означало конец эпохи революционности буржуазной демократии, певцом которой был Беранже. Будущее принадлежало революционности пролетарской.

Высокое гражданское и человеческое достоинство не изменило старому поэту до конца дней. Он отверг заигрывания со стороны клики Наполеона III и не пошел на службу ко Второй империи. Он даже запретил переиздавать в эти годы свои прежние песни наполеоновского цикла, не без основания опасаясь, как бы они не прозвучали косвенной поддержкой нынешнего бонапартистского режима, и писал теперь главным образом грустную интимную лирику. Официальные круги отвечали ему холодной настороженностью. Кончина Беранже возымела широкий резонанс среди демократических кругов Франции и всей Европы; за его гробом, несмотря на запрещение сборищ, шло полмиллиона парижан, рабочие многих городов возложили венки на могилу песенника, который был в их глазах другом народа и национальной гордостью.

Вместе с Беранже ушла целая историческая эпоха, и это определило своеобразие его посмертной литературной судьбы. Беранже не менялся до конца, храня верность демократическим идеалам своей молодости, но