воздушный поцелуй. Он не питает к своему агенту каких-либо особенных чувств, нет. Все куда прозаичнее - он к ней привык. К ней и к ее невероятной способности с легкостью проникать в самые заповедные уголки жизни общества. Сивилла напоминает скользкую пиявку, которая беспрерывно питается информацией. Она высасывает ее крупицы из-под кожи города и умело этим пользуется. За это, собственно говоря, Эфраим и платит ей деньги. Она ежесекундно взаимодействует со всем тем, что он, Эфраим, презирает, и таким образом заметно облегчает ему жизнь.

Художник неторопливо спускается по лестнице и выходит на улицу. Воздух, влажный и колючий, незримыми клубами стелется по асфальту. С темно-серого неба сеет мелкий холодный дождь. Кажется, еще чуть-чуть, и он может превратиться в снег.

Что сказать - типичный конец октября для здешних мест.

Замерзшие капли бьют Эфраима по лицу. Некоторые из них даже успевают промочить воротник его пальто, пока он идет к похожему на катафалк черному "роллс-ройсу".

Бобби приветствует своего босса молчаливым кивком. Захлопнув за ним дверь, он быстро садится за руль и начинает мурлыкать себе под нос какую-то незатейливую песенку, которую Эфраим не может узнать. Возможно, всему виной стеклянная перегородка, что их разделяет.

Автомобиль трогается с места и плавно съезжает вниз по косогору. В полутьме, заполняющей внутреннее пространство хромированного гроба, есть что-то мистическое. Снаружи уныло завывает ветер. Дворники старательно шуршат взад-вперед по лобовому стеклу, размывая очертания Каслбея лиловыми и оранжевыми неоновыми пятнами.

Сумерки призрачной вуалью окутывают все окружение.

Луна трусливо прячется за тучами.

"Роллс-ройс" скользит по одной из центральных улиц мегаполиса, некогда бывшей сердцем Старого замка. Монструозного строения, от которого до наших дней сохранились лишь редкие фрагменты. Например, шпили, что на фоне чернеющего небосклона напоминают окровавленные колья Валахии.

Если верить легендам, когда-то в Старом замке обитал могучий алхимик. Настолько могучий, что сумел подчинить себе целый город. Веками люди жили под его гнетом, пока не явились с небес войны Порядка и не победили его. Но даже им не удалось полностью уничтожить алхимика. Многие жители Каслбея полагают, будто крохотный осколок его души до сих пор скрывается среди развалин Старого замка. Он ждет своего времени. И обязательно дождется.

Эфраим закрывает глаза. Вздыхает. Задумчиво поглаживает свои пышные бакенбарды. Никогда прежде он не чувствовал себя таким усталым. Таким старым. Ему кажется, что в нем не осталось и грамма жизненной энергии - всю ее высосали и заменили тоскливым октябрьским холодом. Его картины - настоящие вампиры. Все так. У них нет клыков, но они с заядлым упорством пьют его кровь. Сивилла, черт бы ее побрал, в очередной раз оказалась права.

За окном по-прежнему мелькает город. Огни небоскребов красиво отражаются в море. Темные волны свирепо бьются о берег и заглушают собой рев двигателей несущихся мимо автомобилей.

"Роллс-ройс" понемногу набирает скорость.

Бобби меняет свой репертуар. Теперь - и в этом у Эфраима нет никаких сомнений! - он насвистывает себе под нос "Похоронный марш марионеток" Шарля Гуно. Художник позволяет себе улыбнуться. Он постепенно проникается сознанием необычного уединения, что многократно усиливается покоем, который приносит с собой ночь. Ее тьма, словно чернила осьминога, заполняет небеса и медленно расширяется по кругу, погружая в себя весь Каслбей.

Дождь окончательно превращается в снег.

На секунду Эфраиму чудится, будто с неба падает пепел.

"Роллс-ройс" лихо ныряет в тоннель. И выныривает из него лишь тогда, когда почти добирается до холма, на котором стоит дом маэстро Вайля. Старый, приземистый и невзрачный, оплетенный сухим плющом, Сайлент-Хаус смиренно дожидается своего хозяина.

Эфраим выходит из машины и шагает навстречу дому. Бобби показывает вдогонку боссу средний палец, но тот об этом даже не догадывается.

Окна светятся в темноте огромными кошачьими глазами. Мир вокруг неспешно растворяется в кружащем ворохе снега. Студеный воздух вонзается в легкие, словно острый нож.

С характерным щелчком в замке поворачивается ключ.

По Сайлент-Хаусу проносится скрип. Как будто стены разговаривают друг с другом.

Эфраим открывает дверь и заходит внутрь. В прихожей царит густой мрак, мало чем уступающий мраку на улице. Электрические свечи горят каким-то особенным бледным пламенем. От выложенного черной и белой плиткой пола веет сыростью и холодом, несмотря на то, что в помещении очень тепло.

Пахнет лилиями, красным вином и формалином.

Эфраиму безумно хочется выпить. Он разувается, небрежно скидывает с себя пальто и идет в направлении кухни. Мимо высоких книжных стеллажей и отрешенных пыльных бюстов. Мимо картин Джона Эткинсона Гримшоу, Дзюндзи Ито и Гюстава Доре. Мимо сосудов с заспиртованными сердцами и недоразвитыми младенцами. Мимо фарфоровых розовых кроликов и старых виниловых пластинок. Мимо всей своей жизни.

Эфраим резко притормаживает у порога. Не без доли изумления он обнаруживает у себя на кухне Латишу, которая сидит за столом и что-то рисует ручкой в своем блокноте. Ее сосредоточенности мог бы позавидовать самый прилежный ученик.

По правую руку от девушки, на стуле, располагается таинственная фигура, облаченная в классический хэллоуинский костюм привидения. Она не двигается и едва ли кажется живой. За ее спиной стоит огромный аквариум, внутри которого противно копошатся угри.

Сердце Эфраима сжимается от страха. Художником овладевают благоговейный трепет и сомнение, какие обычно охватывают человека в присутствии Бога.

Эфраим молча наблюдает за Латишей несколько минут, прежде чем та обращает на него внимание. Глубоко погруженная в свои мысли, она не заметила, как он вернулся домой. Белая медицинская маска скрывает нижнюю половину ее лица. Голубые глаза маловыразительны. По ним тяжело определить, рада ли она видеть своего возлюбленного или нет.

- О, ты уже здесь, - произносит она. Ее голос звучит тускло и ровно, будто она хорошенько накачалась антидепрессантами. - Не ожидала, что ты вернешься так рано.

- Сивилла... - из горла Эфраима вырывается непреднамеренный вздох. - Она опять взялась за свое. Начала рассказывать про