- 1
- 2
- 3
- 4
- 5
- . . .
- последняя (38) »
конь был украшен лентами.
— Как, Дамба, — закричал он, — жесткая земля?
Дамба не ответил. Он поднял ургэ и пошел по направлению к улусу.
Уже около юрт его догнал Шагдур. Он вел в поводу двух лошадей. Жеребец под ним от пота был шершав.
— Поедем, Дамба, вот твой конь, — сказал Шагдур, придерживая лошадь. — Не сердись. День долгий — успеем!
— Нет, нельзя! Скот русский. Хозяин совхоза ждет через четыре солнца. Зачем о чужом скоте думать?
— Ха-ха-ха! — засмеялся Шагдур. — А ты и поверил! Ха-ха! Меня хозяин старшим назначил, и я ему до головы гурт сдам. Шагдур чужого не любит.
Он хлестнул лошадь и выбросился вперед Дамбы, как будто боялся, что тот прочтет на его лице раздражение.
Дорога шла долиной, через пологие сопки и редкие заросли кустарника. Иногда встречались отдельные юрты, торчавшие в степи как огромные земляные комья, и покинутые места зимников со следами былых жилищ. Темнело. Степь стала пасмурной, синей и угрюмой.
Лошади сбавили рысь и мелко трусили по вившейся серой лентой узкой полосе степной дороги. Клубы желтой пыли катились вслед всадникам, неотступные и назойливые.
Шагдур держался все время впереди Дамбы. Хмурый и сосредоточенный, он молчал. Только когда Дамба сильно отставал, Шагдур вскрикивал: — Надо до солнца заехать в Большой Летник. Погоняй! Дамба, раскачиваясь в седле, пел тоненьким голоском песню о том, как много в степи пасется коров и овец и как они красивы на сочной траве.
Дамба и Шагдур выехали в степь.
Шагдур держался все время впереди Дамбы. Хмурый и сосредоточенный, он молчал. Только когда Дамба сильно отставал, Шагдур вскрикивал: — Надо до солнца заехать в Большой Летник. Погоняй! Дамба, раскачиваясь в седле, пел тоненьким голоском песню о том, как много в степи пасется коров и овец и как они красивы на сочной траве.
III. В гостях у князя
Когда Дамба и Шагдур подъезжали к Большому улусу, солнце уже садилось. В улусе сковали из юрты в юрту встревоженные и оживленные монголы. Около юрты, стоявшей на отлете, толпился люд. Монголы в длиннополых халатах заглядывали в ее открытый вход. — Что у вас так весело? — спросил Шагдур, слезая с коня. — Кривой Сохэ пропал! — крикнул жердеобразный монгол в лоснящемся от жира халате. — Гляди, — указал он на юрту, — совсем пропал! Шагдур подошел к юрте. В ней лежал мертвый старик Сохэ. — Эй! — закричал Шагдур подъезжающему Дамбе. — Кривой Сохэ пропал. Дамба спрыгнул с коня и с любопытством стал разглядывать посиневшее лицо Сохэ. — Пошто пропал? — спросил Дамба. Ему тотчас же ответили несколько голосов. — Тэмен[5]) кончал… Эх, злой томен! Погнался за Сохэ, тот бежал и пал в яму. Яма ровная — для молока копал ее Сохэ— как нора. Тэмен кричал — не достать Сохэ. Ох, глубокая яма! Сохэ кричал — не уходит тэмен. Лег тэмен на яму — закрыл Сохэ. Темно. Лежал в яме Сохэ — дышать нельзя. Стал тэмена сгонять — тэмен не встает. Ударил тэмена ножом — тэмен пропал. Прибежал хубушка[6]) Сохэ, кричит: «Тэмен тятьку давит!» Побежали. Тэмен лежит — пропал. Стянули с ямы. Сохэ лежит — пропал… — А-а-а! — протянул Дамба. — Бедный Сохэ… Пропал… Хоронить надо… По улусу долго еще ходили разговоры о смерти старика Сохэ, и долго толпились жители улуса у юрты покойного.* * *
Шагдур и Дамба остановились у богатого и слывшего в улусе за очень знатного князя монгола Дакшина. Юрта его была чиста и просторна. Красный угол украшала божница с расставленными жертвенными чашечками, похожими на серебряные лилии, а сверху на них исподлобья смотрела косматая с оскаленной пастью голова Очирвани — последнего из тысячи будд, правителей мира. Пастухи вошли и поздоровались, нараспев приветствуя хозяина: — Мэнду мор! Дакшин поднялся им навстречу и пригласил войти в юрту. — Откуда едете? — спросил он, вновь усаживаясь. — Куда? Шагдур рассказал о строящемся совхозе, о закупке в Монголии скота и о большом гурте, затерявшемся где-то в степях. — Искать надо. Хозяин большого двора послал. Через четыре солнца, чтобы назад притти со скотом. — А большой гурт? — спросил князь. — Однако, тысяча, — ответил Дамба. — И ведет его Кондауров, тоже товарищ из совхоза — большого двора. — Да? — удивился Дакшин, — тысяча? — и встал. — Пойду ламе скажу. Тысяча— много. А вы чаюйте пока, — сказал он. Балма, жена князя, угощала пастухов. Они пили чай, грызли сухие пшеничные лепешки. Монголка безмолвно и поспешно отнимала у них пустые деревянные чашки, чтобы наполнить их вновь соленым мутным затураном[7]), и так же торопливо и озабоченно протягивала гостям холодные куски баранины. Четырехугольные серебряные плитки с надписями молитв вздрагивали у нее на груди при каждом движении, на щеках горели, как маленькие ранки, две приклеенные красные мушки, и трехугольные массивные серьги украшали желтые лопухообразные уши. Это была знатная женщина, и одежда ее была ошеломительно пестра, как оперение попугая. — Очень красивая, — сказал Дамба Шагдуру. — Смотри! — Для такой жены нужно много золота, ох, много! — ответил Шагдур и задумался. В юрту беспрерывно заходили обитатели улуса, расспрашивали пастухов о новостях из степи, о цели поездки и, узнав о совхозе, торопились уйти, чтобы скорее рассказать соседям о происшествии с гуртом Кондауроба и о больших домах, которые строит совхоз. Не прошло и часа, как весь улус знал о том, что в юрте у князя сидят два пастуха, которые едут в степь разыскивать потерявшийся скот…IV. Коварный план
Вечером пришел Дакшин и передал пастухам, что лама их ждет к себе. Лама был высок и тучен. Его дряблые бритые щеки висели над скулами блестящими кульками жира. Он сидел на седой шкуре степного волка, скрестив ноги, обутые в разукрашенные бисером и цветными шелками унты. Совсем нагой мальчик-монгол, прислужник ламы, стряпал в углу юрты на столе, около которого лежала грудой хозяйственная утварь и пельмени. — Вы пастухи из совхоза? — спросил лама вошедших. Те кивнули утвердительно головой и остановились у входа, ожидая приглашения войти. — Садитесь же! — Монах подвинул свое грузное тело, освобождая пастухам место на шкуре рядом с собой. — Слышал, — сказал, он, — люди говорят: большой совхоз строят, машины везут, скот покупают. — Да, — сказал Дамба, — большой двор, хорошо! Машины из молока масло делают, хозяин говорит — все можно делать… Кость можно делать[8]). Лама засмеялся и, подражая ему подобострастно захихикал Шагдур. — Врет твой хозяин! — сотрясаясь густым смехом, закричал лама — Врет! — Врет, — подтвердил Шагдур. Дамба обиделся. — Че ему врать, пошто так говоришь? Хозяин не врет. Хозяин говорит — бедным пастухам хорошо будет. — Обманывает он тебя, — вдруг- 1
- 2
- 3
- 4
- 5
- . . .
- последняя (38) »