ничего?

— Так, мелочи. Убит Карел Липшиц.

— Вашими?

— Нет, своим дружком. Один из моих инспекторов прострелил ногу мальчишке Петру.

— Словом, на свободе остался один?

— Да, Сергей Мадош. И, конечно, главарь.

— Которого вы до сих пор не установили?

— Которого зовут Ян Бронский.

— Он случайно не кинопродюсер?

— Не знаю, продюсер ли он, но в кино подвизается.

— Это он около трех лет назад получил с моей помощью полтора года заключения?

— Совершенно верно.

— Вышли на след?

— Сейчас он в «Фоли-Бержер».

— И вы его не берете?

— Скоро возьмем. Теперь время работает на нас, а я хочу свести потери к минимуму.

— Запишите мой телефон. Я останусь здесь до полуночи. Затем буду ждать вашего звонка у себя.

— И даже успеете вздремнуть.

Мегрэ не ошибся. Ян Бронский и Франсина Латур отправились на такси к Максиму и поужинали вдвоем. Мегрэ следил за их передвижениями из своего кабинета, куда уже дважды поднимался с подносом официант из пивной «У дофины». Кабинет был заставлен пивными кружками, всюду валялись недоеденные сандвичи, от табачного дыма першило в горле. Однако, несмотря на жару, Коломбани не снимал светлого пальто из верблюжьей шерсти, служившего ему своего рода форменной одеждой, и котелок его был, как всегда, сдвинут на затылок.

— Женщину вызвал?

— Какую женщину?

— Нину, жену Альбера.

Мегрэ недовольно покачал головой. Это не касается Коломбани. Он, Мегрэ, рад сотрудничать с улицей де Соссэ, но при условии, что в его дела не будут соваться. Он вспомнил фразу, с непривычной серьезностью сказанную им кому-то в самом начале расследования: «На этот раз мы имеем дело с убийцами». С убийцами, которые твердо знают, что терять им нечего. Ведь если арестовать их в толпе и объявить, что они из пикардийской банды, никакая полиция не сумеет помешать линчеванию. После их зверств на фермах любой состав присяжных назначит им смертную казнь, на помилование же от президента республики может надеяться разве что Мария как кормящая мать, да и это сомнительно. Против нее — показания уцелевшей девочки, обожженные ступни и груди. Против этой бесстыдной самки на суде будет все — даже ее дикая красота. Цивилизованное человечество боится хищников, особенно двуногих: они напоминают ему о былой жизни в лесах.

Ян Бронский был хищником куда более опасным, хищником, одевающимся у лучшего портного с Вандомской площади, хищником, который получил университетское образование и каждое утро, как кокетливая женщина, делает себе прическу у парикмахера.

— Осторожничаешь? — усмехнулся Коломбани, видя, как терпеливо ждет Мегрэ у телефона.

— Осторожничаю.

— А вдруг он проскользнет у тебя между пальцев?

— Лучше уж это, чем терять одного из наших. В самом деле, зачем теперь Шеврие с женой оставаться на Шарантонской набережной? Надо бы им позвонить, но они, без сомнения, уже легли. Мегрэ улыбнулся и пожал плечами. Почем знать? Этот маленький маскарад не может их не возбуждать, так что нет никакого резона мешать им еще на несколько часов продлить игру в содержателя и содержательницу бистро.

— Алло?.. Шеф?.. Они во «Флоренции». Шикарное ночное заведение на Монмартре, шампанское обязательно. Франсине Латур наверняка не терпится похвастаться новым платьем или драгоценностью. Она еще совсем молода, такая жизнь не успела ей наскучить. Впрочем, разве мало старух, посещающих подобные заведения сорок лет подряд; хотя они обладательницы титулов и особняков на авеню Булонского леса или улице Фобур-Сен-Жермен?

— Поехали! — неожиданно скомандовал Мегрэ, вынимая из стола револьвер и проверяя, заряжен ли тот.

— Меня с собой прихватишь? — слегка улыбнулся Коломбани.

Со стороны Мегрэ это будет большой любезностью. События разворачиваются на его территории, на пикардийскую банду вышел тоже он и поэтому вправе оставить дело за собой и своими людьми, что означало бы для набережной Орфевр лишнее очко в соперничестве с улицей де Соссэ.

— Пушка при тебе?

— Как всегда, в кармане. Мегрэ, напротив, редко носил оружие. Пересекая двор, Коломбани кивком указал на полицейские автомобили.

— Предпочитаю такси: не так бросается в глаза, — ответил Мегрэ.

Комиссар взял машину лишь после того, как убедился, что водитель знакомый. Правда, Мегрэ знали почти все шоферы такси.

— Улица Лоншан. По ней самой поедете медленно. Дом, где живет Франсина Латур, расположен в дальнем конце улицы, недалеко от знаменитого ресторана, где комиссару не раз довелось хорошо позавтракать. Все уже закрыто. Идет третий час ночи. Пора выбирать место стоянки. Мегрэ стал серьезен, неразговорчив, ворчлив.

— Еще раз вдоль улицы. Остановитесь, когда скажу. Включите фары, словно ждете клиента.

Они встали меньше чем в десяти метрах от дома. В темной подворотне угадывалась фигура спрятавшегося там инспектора. Второй находился где-то поблизости, а наверху, не зажигая света, томились Жанвье и его напарник. Мегрэ попыхивал трубкой, чувствуя рядом плечо Коломбани. Сам он сидел со стороны тротуара.

Так прошло три четверти часа. Изредка мимо проезжали такси, в соседние дома возвращались люди. Наконец у подъезда остановилось такси, и стройный молодой человек, выскочив на тротуар, наклонился, чтобы помочь спутнице выйти.

— Ну! — выдохнул Мегрэ.

Он хорошо рассчитал каждое движение и заранее приоткрыл дверцу, придерживая ее за ручку. С проворством, которого трудно было от него ожидать, метнулся вперед и прыгнул сзади на Бронского точно в тот момент, когда чех, сунув руку в карман смокинга за бумажником, нагнулся над счетчиком. Женщина взвизгнула. Комиссар сгреб противника за плечи, всей тяжестью потянув его назад, и оба покатились на тротуар.

Комиссар, получивший удар головой в подбородок, силился удержать руки Бронского, боясь, как бы тот не выхватил револьвер. Но Коломбани уже был рядом и спокойно, не торопясь, ударил бандита ногой по голове. Франсина Латур с криком «Помогите!» ринулась к дверям дома и отчаянно жала на звонок. Тут подоспели оба инспектора, и через несколько секунд схватка закончилась. Мегрэ поднялся последним, потому что очутился в самом низу.

— Никто не ранен?

При свете фар он разглядел кровь у себя на руке, но, осмотревшись, понял, что она хлещет из носа у Бронского. Чеху завернули руки за спину и надели наручники, отчего он немного согнулся. Лицо у него перекосилось от дикой злобы.

— Сволочи легавые! — прошипел он.

— Брось! Пусть выблюет свой яд. Это единственное право, которое у него осталось, — урезонил Мегрэ инспектора, вознамерившегося в ответ на оскорбление врезать арестованному ногой по голени.

Они чуть не забыли Жанвье с напарником в квартире, где эти рабы