язык возник на основе архаичного португальского языка и заимствований из различных западно-африканских языков. Первоначально это был своеобразный лингвистический гибрид, жаргон, на котором общались португальцы и африканцы. Подобные смешения не всегда долговечны: часто язык завоевателей подавляет язык побежденного народа. На Островах же креольский язык не выродился, не остался жаргоном, а развивался параллельно с португальским и уже к концу XIX века обрел литературные формы. До сих пор основной сферой его применения в литературе остается поэзия, прежде всего такой близкий к фольклору жанр, как морна. Морна — это песня, которую поют во время медленного танца, напоминающего вальс; в ней соединены поэтическое слово, музыка и движение исполнителя. Выдающимися ее мастерами были поэты начала века Эуженио Таварес, Шавьер да Круз, Педро Кардозо.

Морне присущ элегический настрой, умение передать душевное состояние легко отдающегося во власть чувств человека. Тональность морне придает сама природа островов — эти скалы, солнце, безбрежное море, едва виднеющаяся на горизонте полоска далекого берега, — томящее предчувствие того, что в один «прекрасный» день придется покинуть все это.

У Мануэла Лопеса в рассказе «Петух пропел в бухте» таможенник Той называет этот жанр «философией» и нисколько не преувеличивает: в морнах воплощаются чаяния простых людей, их раздумья о жизни. Тут и меткие наблюдения за повседневностью, и устремленность в будущее, и трепетное отношение к прошлому. В сознании Тоя — человека из народа — морна связана с представлением об идеале красоты, которая лежит в основе нравственности.

Морна нужна всем, ее с нетерпением ждут, она делает жизнь людей светлее и чуточку счастливей. «Ах, как хорошо жить на свете, если морна трогает до глубины души», — с чувством произносит одна из героинь новеллы, и ее воодушевление разделяют все жители небольшого городка: ведь морна — часть их внутреннего мира, благодаря поэзии они сильнее чувствуют близость друг к другу.

«Морна для души, кашупа для тела», — гласит пословица. Национальная кухня тоже характеризует народ. Острое густое варево, где сладкий картофель соседствует с недозрелым бананом и в общем котле томятся цветная капуста, маниок, тыква, жирная свинина — все вместе, тесно, как соседи на маленьких островах. Немудрено, что вдали от родины эмигрантам так не хватает миски дымящейся ароматной кашупы.

Эмиграция… Современные проблемы Республики Кабо-Верде, появившейся на политической арене лишь в 1975 году, своими корнями уходят в прошлое. От португальского владычества стране досталось тяжелое наследие: неразвитая экономика, низкий жизненный уровень, заставляющий уроженцев Островов искать счастья за морем.

Образы людей, покидающих отчизну или давно живущих на чужбине, встретятся нам не только в романе «Яростный ливень», но и почти во всех новеллах сборника. Тема отъезда, вынужденного прощания с родиной — одна из доминирующих в национальной литературе. Ее касаются и Луис Романо в «Возвращении Паулино», и Антонио Аурелио Гонсалвеш в «Кончине сеньоры Кандиньи», и Балтазар Лопес в «Мумии».

Обращение писателей к этой теме закономерно — их не может не волновать судьба соотечественников, оторванных от родных мест, — достаточно сказать, что сейчас по свету разбросано вдвое больше кабовердианцев, чем их проживает на самом архипелаге. Эмигранты — не бесполезные для своей страны люди: они помогают нуждающимся родственникам — об этом горько-ироничный рассказ Орланды Амарилис «Посылка из Америки»; денежные поступления от них составляют немалую часть доходов государства. В последние годы, утверждает статистика, эмиграция из Республики Кабо-Верде несколько снизилась. Но проблема остается нерешенной. Земля не может прокормить всех, едоков становится все больше — только за последние тридцать пять лет население страны увеличилось вдвое и составило внушительную для маленького государства со скудными ресурсами цифру в 350 тысяч человек. Тесно. Голодно. А когда из Сахары дует испепеляющий ветер — жди настоящей беды.

Не раз бывало, что год за годом запаздывали или вовсе не выпадали дожди и беспощадное солнце выжигало все до единой травинки. Проклятье свирепой засухи довлеет над Островами. В новелле Энрике Тейшейры де Соузы «Дракон и я» показано, сколь страшным бедствием оборачивается задержка с дождем для крестьян, чья единственная надежда — клочок каменистой почвы, вовремя напоенный влагой.

Люди не хотят покидать родную землю, но они не могут и остаться. Сегодня прошел дождь, а завтра — снова засуха, голод, нужда. Многие с детства привыкают к мысли, что придется уехать. Это порождает в душе болезненное ощущение: ты сын этой земли, но изначально обречен на разлуку с ней.

Мучительная истина, безысходная, как обжигающий суховей. Не оттого ли в большинстве морн, этих поэтических откровениях, преобладает грустная нота? В них слишком часто поется о расставании. Тоска по дому, лишившись которого теряешь частицу собственного «я», сплавлена воедино с сыновьим предощущением вины за муки истощенной матери-земли. «Души почернели до самого мяса корней», — выразил это чувство своих соотечественников поэт Овидио Мартинс.

Не этим ли чувством томим молодой парень Руй из рассказа Мануэла Лопеса «Ямайка» снялась с якоря»? Он окидывает взором окрестности милого сердцу Сан-Висенте. Корабль вот-вот выйдет из порта. Пусть уплывает — без Руя. Мане Кин, герой романа «Яростный ливень», тоже страшится разлуки с родиной и неизбежной душевной раздвоенности. Узы, связывающие его, как и других героев сборника, с этой бедной, но бесконечно дорогой землей, неразрывны. Вечное «быть или не быть» для деревенского юноши с острова Санто-Антао заключено в дилемме «уехать или остаться».

Но, может быть, прав «бразилец» Жокинья, утверждающий, что жизнь на Санто-Антао становится невыносимой? Там, где раньше зеленели луга, ныне потрескавшиеся от зноя глинистые пустоши, пересыхают некогда весело журчавшие речушки, все потускнело. Жокинья из тех неплохо устроившихся за границей эмигрантов, которых влечет назад, но которым уже не жить на прежнем месте. Выкорчеваны корни, утрачена кровная связь. Стареющий Жокинья тяжело переживает разлуку с родиной, потому-то и хочет увезти с собой крестника, чтобы в Бразилии сохранить хотя бы иллюзию близости к истокам. «Счастлив, кто может уехать отсюда», — повторяет он.

Счастлив? Но почему столько горечи в его словах? Он словно бы оправдывается перед самим собой, — и Мане Кин интуитивно чувствует его неискренность.

Впрочем, есть в словах Жокиньи и доля