Чабб знакомит меня с осталь­ными гостями в костюмах горцев. Даже одинокая женщина на­дела длинное платье с корсажем из шотландки в синюю и лаван­довую клетку.

– Мадам Леблан. – Чабб делает паузу и кланяется. – По­звольте представить вам моего близкого друга, мистера Гароль­да Эрла Коттона Малоуна.

Передо мной высокая крашеная блондинка – у корней более темные волосы, однако светлые великолепно оттеняют смуглое лицо. Улыбка вызывает появление легких морщинок вокруг ис­крящихся карих глаз. Я делаю вывод, что она богата и привык­ла к хорошим вещам. Женщина протягивает руку и, прежде чем я решаю, следует ли мне ее поцеловать, довольно крепко сжима­ет мою ладонь.

– Я очарована, мистер Малоун, – говорит она. – Если хоти­те, называйте меня Элеонор.

Я улавливаю слабый французский акцент, но ее манеры и энергичность кажутся мне американскими.

– Называйте меня Коттон.

– Какое имя... Могу спорить, что за ним скрывается интерес­ная история.

ДУЭЛЬ 123

Я улыбаюсь.

– И очень длинная.

Я хотел бы продолжить разговор с ней, но Чабб уже подводит меня к следующему гостю, одетому в килт. Фотографическая па­мять, подаренная мне при рождении матерью, быстро заносит их в каталог. Вот Джон Симоне, лондонский продавец книг, невы­сокий, в очках, в черном килте и клетчатом галстуке. Вильгельм Фенстермахер из Берлина, которого я встречал много лет назад, представляющий Немецкий исторический музей. Найджел Соме из Эдинбурга, частный коллекционер, которого я несколько раз встречал на аукционах «Сотбис». И Александр Кузнецов, мрач­ный тип со стальными зубами хищника, одетый в темный килт. Скорее всего, его отправил сюда какой-то русский олигарх, один из тех, что владеют серьезными деньгами в России. Но кто я та­кой, чтобы судить? Ведь я сам покупаю для других.

За обедом мое место оказывается рядом с Элеонор Леблан. Она искусно делит свое внимание между мной и сидящим с дру­гой стороны Фенстермахером, что производит особо сильное впе­чатление из-за того, что она без всяких усилий переходит с ан­глийского на немецкий и обратно. Мне всегда легко давались языки — еще одно преимущество необычной памяти. Я свобод­но говорю на нескольких, поэтому понимаю ее разговор с Фен­стермахером. Наконец, я спрашиваю, что именно интересует ее на этом аукционе, ведь всегда полезно знать своих конкурентов.

—  Почти наверняка, – с легкой улыбкой отвечает она, – то же, что и вас. Инкунабула, колдовская книга.

Я не пытался скрыть свой интерес к этой книге, но слегка удивляюсь, что она его заметила.

Улыбка Элеонор становится еще шире, когда она видит вопро­сительное выражение, появившееся у меня на лице.

—  У меня личный интерес к этой книге, – объясняет она. – Ее хранили многие поколения моей семьи. В конце восемнадцатого века мой разорившийся предок продал ее, и книга странствова­ла от одного хозяина к другому. Я была очень взволнована, ког­да увидела ее в каталоге.

—  Значит, если вы сумеете ее купить, то планируете оставить себе? Такая сентиментальность обойдется вам очень дорого.

Она изящно пожимает плечами и подмигивает мне.

124 ЛИ ЧАЙЛД

– Возможно, я собираюсь ею воспользоваться. Мне говорили, что в книге множество интересных заклинаний...

Я смеюсь тому, как она ловко уходит от моих вопросов.

После этого разговор становится общим – настоящий обед, но с очевидными подводными течениями, когда каждый оцени­вает остальных, решая, насколько глубок карман у конкурентов. Я люблю частные аукционы. В них полностью возрождается ин­трига моей прежней профессии, вот только ты не рискуешь по­гибнуть.

Когда слуги уносят тарелки после десерта, на меня навалива­ется усталость, и я радуюсь, что трапеза закончилась. Часть го­стей просит еще раз показать им книги, выставленные в гости­ной, но я пасую и, галантно поцеловав руку мадам Леблан, остав­ляю ее с гостями.

* * *

Я сплю долго и крепко — сказываются виски, обильный обед и усталость после вчерашнего путешествия из Дании. Но все рав­но просыпаюсь рано, чувствуя себя таким же свежим, как насту­дивший новый день. В щель между шторами пробивается яркий солнечный свет, а когда я раздвигаю их, вижу зеленый, заросший вереском участок. По небу бегут облака.

Открываю свою дорожную сумку. Моим глазам предстают мя­тые рубашки и брюки. Вчера я слишком устал, чтобы развесить вещи в шкафу. Я снова выглядываю в окно, пожимаю плечами, нахожу в сумке наименее мятую рубашку и шерстяной свитер я добавляю к ним вчерашний килт, спорран и чулки. Нужно со­хранять настроение.

Душ и бритье бодрят меня еще больше.

Внизу меня поджидает шотландский завтрак, точнее, англий­ский выбор: яйца, колбаса, бекон, тосты, кексы, жареные поми­доры, грибы на гриле и телячий рубец. Также имеется скромное упоминание о каше – единственном, что спасает шотландцев от эпидемии запоров. Я щедро наполняю свою тарелку и заказываю кашу, после чего направляюсь к столику, где только что устрои­лась мадам Леблан.

—  Могу я к вам присоединиться?

—  Конечно.

ДУЭЛЬ 125

Она выбирает легкий завтрак, состоящий из кусочков дыни и малины, – очевидно, специальный заказ, в буфете я ничего по­добного не видел – с крошечным кусочком жареного мяса и ка­пелькой печеных бобов.

Мадам Леблан наклоняется ко мне.

– Вы уже слышали?

– Единственное, что я слышал, так это крики чаек на крыше.

Она смеется.

– Их я тоже слышала.

Я намазываю маслом тост, добавляю несколько ломтиков бе­кона, яичницу, жареные помидоры и грибы, создавая собствен­ный шотландский яичный макмаффин. Мадам Леблан наблюда­ет за мной со снисходительной улыбкой, но я вижу, что она чем-то встревожена.

– Складывается впечатление, что одна из книг, предназначен­ных для аукциона, исчезла, – говорит она мне, искоса погляды­вая по сторонам, чтобы убедиться, что нас никто не слышит.

Но в столовой совсем немного народа. Большинство гостей еще спит.

Я чувствую, как в моей крови закипает адреналин, который всегда толкал меня к действию, когда я занимался своей преж­ней профессией. Однако я знаю, как ценно бывает сохранять не­возмутимость. Поэтому продолжаю оказывать внимание своему сэндвичу.

– Насколько я понял, речь не о том, что книгу просто пере­ложили в другое место? Вы хотите сказать, что ее больше нет?

По