свойства. Скажем, к ним, к этим «одиноким», можно явиться без звонка, да еще кого-нибудь с собой прихватить, но сами они всегда предупредят о визите и никогда никого не приведут. Их дети (если таковые имеются) ложатся спать позже других своих сверстников и всегда сидят со взрослыми. Дети не платят благодарностью за вольное воспитание, потому что похожи на своих отцов. С отцами своих детей подруги, как они утверждают, разошлись по-хорошему. По большей части отцы хотели при них остаться, но подруги не переносят, чтобы в их квартире постоянно находился мужчина. И так далее. Детали, складывающиеся в психологический тип, подмечены точно и цепко.

Главное, что героини не просто вынуждены жить так — они сами этого уже хотят, это их жизненное кредо. В подобном существовании, разумеется, нет ничего дурного, оно может даже показаться привлекательным своей свободой. Но ведь именно этот путь (а героини на нем настаивают!) неестествен, в чем-то ущербен.

С одной из таких «одиноких» читатель познакомится и в новелле Ангелы Стаховой (род. 1948) «Рассказать вам о моей подруге Рези?», включенной в сборник. Она так же, как программный рассказ Шуберт, не лишена горькой иронии. Но это — лишь на поверхности. В глубине, конечно, читается сочувствие и, что характерно, убеждение в безнадежности создавшегося положения вещей. Это — взгляд извне. Но в антологиях и сборниках, подборках в журналах то и дело раздаются голоса самих «одиноких подруг»: повествование по большей части ведется от первого лица или, во всяком случае, косвенно-прямой речью.

Истории несложившихся судеб, в которых повинны уже вовсе не военные потери, рассказы об одинокой старости («Мир глазами дедушки» Макси Вандер, «Рационализаторское предложение» Моники Хельмеке) или в ином, более распространенном варианте — о страхе перед возможным одиночеством содержатся опять-таки не только в творчестве писательниц ГДР. На всех европейских языках пишутся социально-аналитические статьи о нелепой и безотрадной разобщенности людей, живущих на стандартных лестничных клетках в стандартных квартирах. Не столь уж счастливым оказался «мой дом — моя крепость» конца второго тысячелетия!

Дело ведь не только в самом факте наличия или отсутствия мужа, да и не в быте, но — в бытии. Неужели все вопросы решатся, если мать-одиночка или одинокая женщина все-таки выйдет замуж? Или выйдет замуж, не успев стать матерью-одиночкой? Много ли счастливее те, кому с этой точки зрения «повезло»? Женская литература ГДР дает на это разные ответы.

Жизнь сложившаяся, уравновешенная, полная и даже интересная все равно трудна и утомительна. Обязанности захватывают, заполняют каждую минуту существования, не оставляя возможности для размышлений. Таковы ритмы нашего времени — и тем настойчивее потребность остановиться, оглядеться, подумать. Вот, к примеру, рассказ Роземари Цеплин «Недостаточное гостеприимство», скрупулезное и точное описание будней обыкновенной «приличной семьи», где муж-биолог занят научным трудом, и сама жена работает, и дочка у них растет нормально. Всё — приглашение ужинать, вид квартиры, каждодневные приветствия, будничные разговоры — привычно, хорошо и… немило. Вся беда в том, что за внешним благополучием скрывается внутренний разлад: в однообразии естественных и по отдельности столь простых забот теряется или растрачивается личность.

«Неукомплектованные» и полные семьи находятся в этом смысле в равном положении. Безнадежное ощущение усталости может охватить всякую — замужнюю и незамужнюю, талантливую и обыкновенную, красивую и дурнушку. «Я больше так не могу!» — шепчет, кричит героиня рассказа Марии Зайдеман «Услужливый ворон», по профессии редактор, пока ветерок на балконе шевелит листки лежащей перед нею рукописи, а в комнате вместо послеобеденного сна шумят ее сыновья Рохус и Расмус.

Женская литература ГДР предлагает своим героиням разные способы выдержать, «смочь так». Иногда план реальности в прозе смещается, в нее входит элемент гротеска или фантазии. Уже в романе Моргнер «Трубадурша Беатрис» фигурировала женщина-физик, изобретающая специальный канат, с помощью которого можно передвигаться по воздуху из магазина на работу, с работы в детский сад и так далее. В рассказе Зайдеман появляется «услужливый ворон», который берет на себя воспитание Рохуса и Расмуса. Он готовит горячие блюда и стирает, играет с детьми и поет им колыбельные песни, а мама делает поразительные профессиональные успехи. Правда, через некоторое время она слышит странные хриплые нотки в детских голосах, а в конце концов Рохус и Расмус, каркнув на прощанье, улетают в небо вместе со своим воспитателем.

Героиня рассказа Шарлотты Воргицки «Отказ от карьеры», поражая окружающих и обгоняя по всем статьям своего мужа, успевает все: она и директор школы, и депутат, и в доме у нее уют и чистота, и четверо (четверо!) ее детей воспитаны по всем правилам. Но секрет, выясняется, вот в чем: однажды к ней явился Ангел и наделил ее чудесным даром никогда не спать и никогда не уставать. Когда чары разрушаются (героиня не сдержала данное Ангелу слово), она тут же засыпает прямо на школьной конференции.

У Моники Хельмеке в рассказе «Беги прочь! — Вернись!» усталую Элизабет, которая мечтала о занятиях музыкой, фея научила «раздваиваться» на домашнюю хозяйку и творческую личность, композитора. Но однажды, когда опера была почти закончена, Элизабет едва сумела «соединиться» и с тех пор навсегда посвятила себя стирке и уборке, тоже разрушив колдовство.

Таким образом, даже вмешательство волшебных сил приносит лишь недолгое облегчение, да ведь и участвуют они только в сюжете художественного произведения, а не в жизни современной женщины. Этот прием чаще всего бывает необходим, чтобы «разрядить» однообразие будней, взять ракурс для остранения действительности, «вырвать вещь из привычного ряда ассоциаций», по Шкловскому.

Есть в этом, однако, след иной попытки — дать современному изображению временное измерение, обнаружить подспудные историко-художественные параллели. Уже в «Трубадурше Беатрис» сливаются воедино миф и история, легенда и современность: Ирмтрауд Моргнер хотела изобразить действительность не только в реальных ее пропорциях, но как бы глубже, полнее обычного. Бывшее и сиюминутное оказываются равно значительными для человека, ибо по самой своей природе он несет в себе опыт всех предшествующих поколений. Найденное в этом романе получило свое развитие в следующей книге Моргнер — «Аманда» (1983).

Этот прием подхвачен и другими женщинами-писательницами ГДР: тема сегодняшнего дня проступает как бы на стыке времен. В