Утром они подняли нас рано.
—Вставайте — на зорьку опоздаете! — звали они.
—У меня эти зорьки вот где сидят, — постучал себя Димка ладонью по шее.
Власов только покряхтел в мешке и перевернулся на другой бок.
—А вы поедете? — спросил у меня Сергей.
—Я бы поехал, да не научился еще верхом на палочке ездить, — пошутил я.
—Пустое! — возразил Брагин. — Мы переставим наш мотор на вашу лодку и тронем.
Очень уж им хотелось посмотреть, как можно охотиться с моим ружьем, и я согласился.
Их лодка стояла в стороне, прикрытая брезентом. Это была неказистая деревянная плоскодонка, но когда они открыли мотор — я только ахнул. На корме висел новенький «Вихрь»! Мотор, о котором мы тогда только читали в журналах, которого не было на всем Дальнем Востоке.
—Да где же вы его взяли? — удивленно спросил я.
—Целая история! — ответил довольный Брагин.
Мотор завелся с первого запуска, и моя лодка полетела с неведомой для нее скоростью. Малый Сунгач — река километров шести длиной и метров тридцати пяти шириной. Свое начало она берет из большого массива озер, расположенных в верховьях. Вскоре мы были уже «в развилах», возле большого куста ивняка, где кончалось русло и начинались узкие протоки, идущие из озер. Здесь стояли две деревянные лодки наших знакомых — дальше они ходили на шестах.
Я не знал, что мне делать: места были незнакомы, да и охотиться не хотелось. Я протянул Брагину браунинг и взял валявшиеся в лодке блесны. Брагин смущенно поблагодарил, и они, боясь опоздать на зорьку, скрылись в камышах. Я раза два прокатился по Сунгачу и вскоре поймал трех щук, которых привлекли в эту речушку мальки, скатывавшиеся на зиму из мелководных озер в Ханку. Блесну я забрасывал прямо рукой и, не торопясь, подтягивал к себе.
Брагин привез всего пять уток, в то время как его приятель — девять. И все же он был в восторге. -Ай да машина! — хвалил он ружье. — Только успевай нажимать!
—Что же ты так плохо нажимал? — спросил я, показывая на уток.
—Да не туда смотрел, — развел он руками. — Больно уж интересно, как патроны выскакивают. Давану на крючок и смотрю, как гильза в воду летит.
Тем временем Власов и Моргунов, прогуливаясь по берегу Ханки, убили налетевшего на них гуся и к нашему возвращению сварили чуть ли не ведерную кастрюлю супа. Мы наелись так, что не могли разогнуться, и, разморенные теплом, заснули.
К вечеру подул северо-западный ветер, небо затянулось низкими тучами и в воздухе закружились легкие снежинки. Чувствовалось приближение непогоды, а о ней и долгожданного лёта птиц. В доме у нас царило то приподнятое настроение, которое бывает при подготовке к свадьбе. Сотни тысяч людей в Приморье ожидали на праздник хорошей погоды, и только мы и нам подобные желали обратного. Но нашим надеждам не суждено было сбыться. Утро предпраздничного дня выдалось безоблачным и безветренным. Мы были раздосадованы, но изменить ничего не могли и всей компанией отправились на озера — не сидеть же целый день в доме!
Наше впечатление от увиденного точно выразил Димка:
— Места милостью божьей, но черт им рад, — сказал он, имея в виду отдаленность этих мест. К полудню мы вернулись на базу. Наши деревенские приятели собирались домой. Мы тепло проводили их. Седьмое ноября пришло морозным, но тихим и солнечным. С утра в приемнике гремела музыка, мы тщательно брились, готовили праздничный обед). Маленькая коробочка транзистора связывала нас с миром, и мы радовались празднику вместе с ним. Мы дали салют Октябрьской революции, пели песни и читали стихи.
Други мои! Я был сухим и черствым человеком. За житейскими хлопотами, за тяготами нашей охоты, за вашими огрубевшими лицами я не видел вашей души. Вы не художники и не поэты лишь потому, что никогда не пробовали писать картины и стихи. У вас есть то, что дается всем художникам от бога... Как хорошо, что у меня такие друзья.
—Стойте! — сказал я. — Выпьем...
—За тех, у кого небо — крыша над головой, — поднял свой стакан Моргунов.
— Пусть ночью не потухнет у них огонь, а днем к ним придет удача, — присоединился я.
—Аминь! — под звон стаканов сказал Илья.
Так на далекой, затерявшейся в плавнях речушке прозвучал тост во здравие всех охотников земли. Мы ждали бурю, и мы се получили. Утром наш дом дрожал и скрипел от ветра. Редкий, колючий снег больно бил в глаза. С мутным рассветом начался пролет. Тысячи пернатых, неизвестно где обитавших до этого, застлали небо. Швыряемые ветром, они, натужно махая крыльями, устремились к югу. Утки были всюду. Слева, справа, над нами, на разных высотах. Они неслись подобно лавине, напролом, не боясь ни нас, ни наших выстрелов. Зрелище, которое мы наблюдали, стоило всех наших бед и лишений! Ничего подобного никто из нас никогда не видел. Сначала мы суетились, бегали с места на место, но скоро устали и успокоились.
Основная масса уток летела над кромкой берега, и мы было направились туда, но не дошли, устроившись на половине пути в зарослях камыша. Снег пошел гуще, и утки спустились еще ниже. Подавив в себе охотничью страсть, я взялся за фотоаппарат. Затвор раз за разом отщелкивал кадры, и все же, как ни волнующа была картина пролета, мне больше запомнилась другая. На фоне утиных стай стояли мои друзья. Охотники, каких мало, они стояли опустив ружья, безмолвно провожая покидающих родную землю птиц. Нужно было очень любить эту землю, чтобы так ее беречь. У них осталось больше тысячи патронов, и они могли бы их расстрелять, но на берегу Ханки стояли люди, живущие не одним днем.
Те утки, которых мы подобрали, устраивали нас вполне. Не хватало десятка гусей — этой редкой охотничьей добычи, но мы еще надеялись ее заполучить. Все чаще небольшие табунки этих желанных птиц появлялись в воздухе, но проходили они, как на зло, в стороне от нас. Возвращаясь к дому, мы заметили, что наши лодки как-то высоко поднялись над пирсом. Ветер гнал воду с Ханки, и она поднялась почти на полметра. Вокруг дома появился разлив. Мы оттащили лодки подальше от воды и пошли пить чай.
Даже через