- 1
- 2
- 3
- 4
- 5
- . . .
- последняя (32) »
экономики России на рыночные рельсы. И только я увлекся перипетиями судьбы Юлии Воробьевой — ясновидящей крановщицы, просвечивающей насквозь президентов, как раздался телефонный звонок.
— Слушай, Серега, — услышал я в трубке голос Евгения Никонова, — ты когда успел телефонный номер сменить? Мне пришлось тебя через справочную разыскивать. Вчера звонил по старому, а сегодня мне какая-то тетка отвечает, что никакой Меньшов у нее не живет.
— Привет, бездельник, — удивился я. — Давненько я тебя не слышал. А номер мне еще в мае сменили. Да я тебе сразу же сообщил и твоей Еленке тоже. А что случилось?
— Какой Еленке?
— Никоновой, твоей жене.
В ответ я услышал удивленное молчание, а потом веселый голос человека, который не попался на розыгрыш:
— Так я еще и женат?
— У тебя и дети есть, — сообщил я не менее радостным голосом.
Женька радостно расхохотался прямо в трубку. Просмеявшись, он сказал:
— Тебе Меньшов романы надо писать. Научно — фантастические. У тебя выдумывалка неплохо работает.
— Так твой совет малость запоздал. Пишу уже десять лет.
— С двенадцати лет начал? Молодец, способный, — ехидно заметил Никонов и серьезным тоном спросил:- Слушай, Серега, сегодня какой день?
— Среда.
— А не понедельник?
— Ты что-то совсем, друг, склеротиком стал.
— Да понимаешь, звонят мне сейчас с кафедры, обрадовались, что застали, и спрашивают, не могу ли я завтра, двадцать шестого октября, прийти и прочитать лекцию за Абрамцева, а то он приболел.
— Ну и что?
— А то, что я им говорю, что у меня во вторник три семинара, а мне говорят, что завтра не вторник, а четверг и у меня — только одна третья пара. Вот я ничего и не понимаю. Почему завтра четверг? Когда даже в моем карманном календаре написано, что 26-е октября — вторник, да мне и лекции читать не по чину.
— Не, ну ты можешь, конечно, считать, что если ты — кандидат исторических наук и доцент, то тебе западло учить несчастных студентов. Но одно я могу сказать тебе точно, что сегодня, 25 октября 1995 года, — среда, а значит завтра — четверг.
Через несколько секунд молчания Женька переспросил:
— Какого года?
— 1995-го, выгляни в окно! Ты что опять Петровича вчера приглашал и с ним нажрался?
Я уже начинал сердиться на тупость друга, как он повесил трубку.
"Бред какой-то"- подумали мы одновременно.
ГЛАВА ТРЕТЬЯ О вреде пьянства
Женька, положив трубку на рычаги, почесал ладонью болевший с утра висок и пораскинул умными мозгами. В одном Серега был прав, действительно, накануне он приглашал к себе Смолянинова и тот заменил ему прокладку в кране на кухне. После этого по русскому обычаю Жека поступил так, как поступали в аналогичной ситуации его родители: достал из загашника пузырек "Экстры" и налил стопку мастеру, а себе плеснул на дно чайной чашечки… Только вчера, насколько он помнил, было воскресенье, и год был 1982-й! Да, дела! То ли у него крыша поехала, то ли у окружающих. Страшно ломило виски. Евгений стал судорожно вспоминать, что же произошло вчера такого. Если сейчас, действительно, 1995 год, как говорит этот выдумщик Меньшов, то почему он не помнит ничего происшедшего с ним за последние тринадцать лет. Бред какой-то! Выйдя из коридора, где стоял телефон, в кухню, Никонов жадно припал к крану. Холодная вода принесла некоторое облегчение. Он закрыл кран, однако, тоненькая струйка воды все равно текла через худую прокладку. "Вот ведь. Только вчера Петрович сделал, а уже течет. Зря я его водкой поил." Но идти к Петровичу и предъявлять ему претензии не хотелось. Решив попить чаю, Женька побултыхал чайник и, убедившись, что в нем есть вода, поставил его на газовую плиту. И пока вода закипала, он стал вспоминать. Что же было вчера? А вчера у него сам собой случился маленький сабантуй. Налив Петровичу в стопку, а себе в чайную чашку, Женя достал из холодильника пару соленых огурцов. Смолянинов не умел уходить сразу, а, по причине скучной личной жизни, любил поговорить за жизнь чужую. Опрокинув водку в луженую глотку, он стал расспрашивать Евгения о родителях: как живут они на Севере, что пишут. Женя рассказал, не углубляясь в подробности. Поскольку просто так сидеть было неловко, Никонов налил еще, и только они собрались повторить, как в дверь позвонили. Женька открыл и увидел прапорщика Федоренко. Тот был одет в рубашку армейского образца и линялое трико с пузырями на коленках. — Ха, Женька, ты дома? А я к тебе! Никонов пропустил его в квартиру, а Григорий Федоренко вынул из-под мышки две книги. Тут до Евгения дошло, что сосед зашел за новой порцией чтива. У Никоновых была богатая библиотека, которую на протяжении двадцати лет собирал его отец, а теперь дополнял и Женя. — Ты вот что, жена у меня с сыном и дочерью в Куйбышев укатила к матери своей, так я для нее ничего брать не буду. А мне ты про Кутузова обещал. Из жизни великих людей. — "Жизнь замечательных людей", — автоматически поправил Евгений и пошел в комнату за книгой. Петровичу уже стало скучно одному в кухне, и он окликнул: — Гриша, ты, что ли, там? Зайди, что спрошу. Федоренко заглянул в кухню и поздоровался со Смоляниновым. Когда с томиком Брагина Женька вошел в кухню, мужики оживленно обсуждали преимущества плащ-палатки по сравнению с обычным плащом. Не предложить случайно зашедшему прапорщику присоединиться к застолью Евгению было неудобно, а военного, который бы отказался выпить, особенно, если он не на службе и жена у него уехала за тысячу километров от дома, найти в Советской Армии невозможно. Такие в ней не служат, их там сразу комиссуют. Постепенно разговор перешел со складского имущества, которым заведовал Григорий Иванович, на исторические романы. Петрович книг не читал, но про подвиги русских чудо-богатырей послушать любил. После третьей пришли к выводу, что Пикуль — такой же историк, что и Алексашка Дюма. Но после четвертой Федоренко заявил, что хоть он и со странной фамилией, этот Валентин Пикуль, но мужик он правильный, боевой и русский патриот. Не то, что этот литературный власовец — Солженицын. Посадили его всего на десять лет, а он и обиделся на советскую власть, стал вражью пропаганду писать. Вот у него, у Федоренко, тоже дядю репрессировали, но он же не пишет клеветнических романов и не публикует их на Западе… Женька с ним не согласился. Но в "Экстре" уже не оставалось аргументов, и, чтобы не дать угаснуть такому интересному разговору, Григорий сгонял к себе и принес початую бутылку водки "Юбилейная". Разлив светло- коричневую жидкость по стаканам, прапорщик высказал жалость, что закуски маловато и приготовился слушать молодого- 1
- 2
- 3
- 4
- 5
- . . .
- последняя (32) »