Дайна Уоттс метнула быстрый сосредоточенный взгляд на висевший за креслом Барри портрет Президента. Барак Обама был известен — и потому не популярен в силовых кругах — благодаря своей политике прекращения пыток и улучшения условий содержания задержанных террористов. В 2009-м он весьма публично предпринял попытку закрыть Гуантанамо и с тех пор довольно чутко следил за деятельностью спецслужб.
После случившегося в Кабуле в октябре Барри очень не хотел подставлять Джайлза Хортона, но выбора не оставалось.
========== Глава 2. Что имеет значение. ==========
29 июля 2015 года.
Самолёт, снижаясь, описывал плавные круги над аэропортом. В иллюминатор виднелись то зеленые лоскуты возделанных полей, то серые соты застроенных кварталов, то алые разводы гор. Джайлз Хортон поерзал в кресле и поправил плотно обхватившую голову бейсболку. В назначениях он так привык выглядеть как можно менее похожим на американца, что теперь в образе калифорнийского туриста ощущал себя предельно некомфортно.
Почти неделю назад ему позвонили и пригласили в «спальный район» Вашингтона, где у входа в до боли знакомое здание его ждал настолько же хорошо знакомый Барри Мэйсон. Ему допекал рискующий полыхнуть по-крупному исламистско-курдский конфликт, и вот теперь Джайлз обычным рейсом с пересадкой в Мюнхене прилетел в Анкару.
Он сидел в кресле туристического класса и пытался унять дрожь в руках. Посттравматика играла злую шутку с его психикой и телом. В левом боку от лица и до колена пылала фантомная боль, в ушах стояло дребезжание бьющегося стекла. Дома, просыпаясь от этого сна, он что было мочи бежал к океану, а затем долго тренировался на берегу. Но в несколько часовом перелете бежать было некуда, и Хортона накрывало с головой. Чтобы отвлечься, он изучил всех видимых ему с места соседей по самолёту и бортпроводников; перечитал от корки до корки два глянцевых рекламных журнала, воткнутых в кармашек впереди стоящего кресла; трижды вставал и выходил в тесный туалет, где умывался холодной водой и долго смотрел на себя в зеркало.
Эхо Кабула преследовало его, но он надеялся, что выбьет кол колом.
Назначение главным шпионом в Турцию подвернулось ему, когда он наименее верил в своё возвращение в ЦРУ и наиболее в нём нуждался. Джайлз Хортон замечал за собой, что в Гвалале медленно, но основательно сходил с ума. Он растолкал по всем углам оружие и всерьез задумывался над созданием чего-то вроде мемуаров, его перестало интересовать окончание строительства дома и совершенно не раздражала размокающая в дождь грунтовая подъездная дорожка — чего в прежние увольнения с ним не случалось. Прежде он болел этим домом, а теперь мечтал из него сбежать. И вот он оказался в Анкаре.
Посадка была мягкой и быстрой, самолёт побежал по взлетно-посадочной, замедляясь, а за окном стремительно проносилась стеклянная глыба аэропорта. Турция встретила его жарой и солнцем, прячущимся за слабой дымкой на располосованном белесыми следами реактивных двигателей небе. Джайлз прошел паспортный контроль, вместе с небольшой сумкой своей ручной клади обогнул таможню по зеленому коридору и вышел наружу, где выстроились ряды желтых такси и туристических автобусов.
Хортон коротко осмотрелся и зашагал к парковке. Он нашел нужную ему серебристую Тойоту-седан посередине стоянки, там где каждое место было занято автомобилем и между ними едва можно было протиснуться. У Тойоты, упершись в её радиаторную решетку ногой и откинувшись на капот, стоял загоревший коренастый мужчина в солнцезащитных очках и арафатке, обернутой вокруг шеи.
Завидев Джайлза, мужчина спешно вынул изо рта зубочистку, которую лениво пожевывал и встал на обе ноги. Он протянул для пожатия квадратную мясистую ладонь и тихо произнес:
— Добро пожаловать, сэр.
Они сели в машину, салон которой оказался заполненным густой липкой жарой и царапающим запахом гретого пластика. Встретивший Хортона агент торопливо повернул ключ зажигания, включил кондиционер и выкатился с парковки. Уже на шоссе, когда из воздуховодов перестала вытекать обжигающая лава, и по взмокшей спине побежал холодок, они переглянулись.
— Меня зовут Фердинанд, — сказал коренастый в очках. — Можно просто Фер. Я командир оперативной группы. Рад встрече с Вами. Очень наслышан.
Джайлз отвернулся к катящемуся за окном пейзажу — сухая пожелтевшая трава, зеленые деревья, соревнующиеся в высоте со столпами электропередач, и редкие белые дома с рыжей черепицей крыш. На горизонте виднелась желтоватая пыльная дымка.
— Хреновое качество для агента, — ответил Хортон, кривя губы. — Быть узнаваемым.
Фер Блэйк — Джайлз всего несколько дней назад просматривал личные дела отдаваемой ему в распоряжение агентуры — хмыкнул. Он пробарабанил что-то пальцами по рулю и добавил:
— Но Вы ведь только среди своих известны.
— Никогда не знаешь, кто действительно свой, а кто нет.
— Резонно, — со смешком согласился Фердинанд и к радости Джайлза замолчал.
Здесь всё было иначе: другой климат, другая природа, другие люди, машины, архитектура и даже небо. После Афганистана — и, в первую очередь, после восьми недель в госпитале и 250 дней дома — Хортону нужно было приложить особые усилия, чтобы быстро приспособиться. Но так или иначе, это была его стихия, и как только он оказался в этой Тойоте, дрожь в руках бесследно исчезла.
***
Для полуденного намаза Софи Варгас привычно уединилась в их небольшой служебной кухоньке. Здесь в щели между шкафчиком и холодильником с приносимыми командой обедами она хранила свой свернутый коврик, всегда омывала руки в раковине и на некоторое время отбрасывала все свои заботы, уединяясь со Всевышним.
Коллеги по турецкому офису давно приучили себя не воспринимать это чем-то из ряда вон выходящим, но поначалу — как и все, встречавшиеся Софи по работе — очень терялись. Некоторые особенно негативно настроенные и отождествляющие мусульман с террористами, пытались её образумить разговорами или помешать физически. Мешали молиться, толкали, воровали коврик и платок, которым Варгас покрывала голову для молитвы, высмеивали. Но к собственному удивлению Софи за годы на Ближнем Востоке узнала, что практика принятия ислама среди работников посольств, агентов ЦРУ и даже некоторых военных вовсе не была такой уж редкостью. Так,