Карданов загонял их обратно в полицейское логово, но предугадать всплески их активности, связанные с наступлением военных волонтеров, всякий раз было невозможно. Полицейские доставляли майору постоянную головную боль, работая на отвлечение, чтобы основные силы тех, кто стремился захватить город, могли действовать более свободно.
Но в этот раз были биты все карты: полицейские предприняли отчаянную попытку в сумерках пробиться к главному стратегическому объекту - мосту, - чтобы упрочить его оборону, а самим выйти из каменного мешка ведомственного административного дома. Благо казаки приняли на себя удар волонтеров, поднявшихся в атаку, чтобы взять бойцов гвардии в клещи.
Карданов отстреливался из автомата, выбегая из укрытия библиотеки, и всеми силами вверенного ему батальона не дал врагу совершить прорыв. Но поплатился он за это ценой многих жизней своих товарищей, ценой осознания, что война ведется не по правилам: сегодня ты выиграл бой за мост через Днестр, но это еще не значит, что политики признают твою победу. Ситуацию в любой момент могут пересмотреть. Победу нынче добывают не герои на острие штыка, а мозги новых политиков. Что и говорить - рынок…
Тут вдруг и объявился этот оператор - он стремился заснять самые яркие события схватки, когда полицейских загоняли огнем обратно в управление… Пули секли воздух. Люди с автоматами мелькали между стен - то на одной стороне улицы, то на другой. А камера Воскресенского все это снимала, - для истории тех, кто останется в живых. Выгодные ракурсы брал, словно не ведая страха, нацеливался вплотную к огневым точкам: дразнил и майора, и врага, и будущего зрителя своего репортажа.
«Куда лезет, черт?! Неужели и впрямь обойдет злая смельчака? - кипятился Карданов, стараясь прикрыть огнем отчаянного телевизионщика. Бормотал, будто тем тог ему помочь: - Давай, парень! Жми на аппарат! Кто-то же должен показать все это миру…»
Но скоро бойцы выносили под огневым щитом истекающего кровью Воскресенского. А камера продолжала снимать! Ее нес ординарец комбата, не зная, как отключить… Оператор умирал мучительно, при исполнении, добывая для истории подлинные факты течения войны. До последнего вздоха молил, чтобы майор передал кассеты на телевидение в Тирасполь. Ведь иных корреспондентов в разгар событий сюда не пускали.
Когда же общими стараниями отмотали кассету, просмотрели заснятое, изумились: крупный план противника, глаз в автоматном прицеле из-под каски с белой повязкой, - тот самый человек, который и пустил очередь в Воскресенского, смертельно ранив его. Вот он, обыкновенный подвиг!
Не поверить такому парню нельзя. Его кассеты - это бесценные свидетельства Бендерской трагедии, они завершались последним репортажем, в котором автор погибает на глазах зрителей…
После смерти оператора Карданов наказал адъютанту, уяснившему, где какая кнопка, не расставаться с камерой, - и все снимать. И, унимая дрожь, этот юркий двадцатилетний парнишка из ополченцев все глаза проглядел, пялясь в объектив, пока не сдохла батарея (другую в осадном городе не раздобыть). Так собирался банк неоспоримых вещественных доказательств: на пленке были запечатлены вперемежку трупы мирных граждан и служивых, одетых в разную форму. Живые не слишком стремились о себе сообщать, а мертвых нужно было фиксировать, прежде чем укладывать в братские могилы, чтобы легче потом было их опознавать.
Карданов шел дальше по городу только с одной целью, о которой не хотел думать и которую не собирался обсуждать даже с самим собой. Впереди открылся парк культуры, где почти каждое дерево было обагрено человеческой кровью. Заброшенная танцплощадка с эстрадой, куда устремлялась, бывало, вечерами молодежь со всего города… А ведь здесь когда-то Карданов и познакомился с ней. Никакой он не танцор, а так, и оказался-то здесь случайно. И неведомая и непреодолимая сила заставила его подойти к Галине.
…У радиальной аллеи на афишной тумбе внимание майора привлекло объявление: «Люди добрые! 29 ноября 2011 года вечером на этом месте был убит мой сын Чечельник Петр Алексеевич 1993 года рождения. Кто знает хоть что-нибудь об убийстве, прошу сообщить по телефону… Мать». Здесь, на этой же тумбе майор почерпнул и другие сведения о местной жизни. «Помощь в получении гражданства: Румыния, Болгария, Польша, Чехия… Отказ от гражданства: Россия, Украина, Молдова… Продление загранпаспортов»; «Требуются строители, медики, повара в возрасте до 35 лет - в Италию, Грецию, Португалию…» Чертыхнувшись, майор зашагал дальше.
Городской стадион. Теперь он находился под юрисдикцией МВД, о чем гласила вывеска у главного входа на трибуны. «О времена, о нравы, - подумал майор, - менты катают мячи, а женщины ищут убийц собственных детей по объявлениям на столбе…» Скоро Карданов вышел на перекресток улиц с символическими названиями «Коммунистическая» и «Первомайская», в район кинотеатра «Дружба». Здесь проходили самые тяжелые бои.
Перекрестие дорог, - ни объехать, ни обойти, - а волонтеры бьют из орудий и в личный транспорт беженцев, еще ничего не понимающих в политическом раскладе, и в кареты «скорой помощи», не миновали той же участи и пожарные машины: жилая саманная застройка вспыхивает и сгорает в секунды, словно спички… Здесь рубились насмерть молдавские волонтеры и бойцы батальона Карданова - сутки, вторые, третьи; а на четвертый день майор отрядил на переговоры с врагом нескольких своих молдаван с бутылью спирта. В неприятельском стане (в младшем офицерском составе) к дерзости парламентеров отнеслись с пониманием: сами искали нетривиальных решений, были, по сути, в тупике, куда их загнали штабные чины. В общем, они столковались: бить по возможности в обусловленный квадрат, чтобы избежать лишний жертв. В этих координатах располагалось общежитие, к тому времени уже сожженное и разграбленное…
Теперь на месте сметенного артиллерией квартала выросли частные дома, да такие, что впору российским нуворишам позавидовать. И тут же, через дорогу - все в выбоинах стоит общежитие той поры: пустое, выгоревшее, словно взывает к памяти живущих…
И вот он почти у цели. Карданов подошел к калитке, настороженно озираясь по сторонам, словно боялся, что кто-то может следить за ним. И тут он