- Юра! Ты вернулся? - Галина спросила просто и, казалось, даже без удивления. Только когда он обернулся к ней, лицо ее вмиг побелело.
- Да. Я вернулся, - виновато подтвердил Карданов, чувствуя, что его лицо, напротив, горит, как маков цвет. Изменилась Галина, сильно изменилась. Внешность-то как бы и не в счет, но что-то в ней появилось новое, а морщинок под глазами вроде и не прибавилось, и глаза такие же синие…
- Ну, что ж, проходи.
- Это удобно?
- Да нет проблем! - с неестественной веселостью откликнулась Галина и толкнула перед майором калитку.
Скоро Карданов, сидя за чашкой чая, говорил… Галина смотрела на него как-то рассеянно, будто и не слушала. Да и Карданов говорил как будто для себя, оправдывался, что ли…
- Не вписался я в ни в чьи планы… Иные уж теперь герои. А меня обвинили во всех грехах, чуть ли не военным преступником, вором сделали. Самозванец!
Карданов помнил до сих пор проповедь отца Германа, произнесенную с высокого крыльца храма, как с амвона; слова священника были просты и понятны: «Православных братьев и сестер не разделить политической интригой, границами и таможнями! Пролившие христианскую кровь воинствующие сепаратисты и националисты - посланники дьявола! Тот же, кто готов положить живот свой за брата, - от Бога!»
И он снова напряженно пытался объяснить Галине, что и как тогда было, и почему она не видела его или он не видел ее почти двадцать лет. Он как будто все еще жил событиями той поры, горячей поры, где он был всем нужен.
Во время своего «правления» в осажденном городе Карданов дал обездоленным людям возможность выжить, распечатав склады новоиспеченных богатеев из бывшей, как правило, партноменклатуры; немалые силы он положил на организацию ополчения, снабдив добровольцев оружием и амуницией; по правилам военной науки он установил в городе линии обороны, и если сдавал квартал в силу тактической необходимости, то потом отбирал, не давая послаблений ни себе, ни врагу. Заодно и с криминалитетом местным разобрался. По адресам, бывшим у обывателей на слуху, объявлялся внезапно со своими бойцами и выволакивал не успевшую ретироваться за Днестр или в Кишинев уголовную братву, которую изолировал крепко, чтоб не наживались они на чужом горе.
«Правил бал» майор Карданов, разъезжая по городу на БТРе, над башенкой которого развивался черно-желтый стяг со старинным гербом Бендерского уезда: на золотом верхнем поле - двуглавый орел со щитом в когтях; на черном нижнем - поверженный лев, изображенный там в память о бесславном пребывании у стен Бендерской крепости шведского короля Карла XII. Парламентариев всех рангов, резидентов Москвы, Киева и Бухареста он гнал со своего порога, заявляя: «Хочу говорить с развязавшим войну молдавским президентом!..» Намеревались с деловыми предложениями и те, что работали с мандатом Красного Креста, но и тут он рубил сплеча, не слушая их геополитических аргументов: «Я требую немедленного вывода всех атакующих из Бендер! Город - не арена для боевых действий! Необходимо остановить государственный терроризм! Быть ли городу молдавским, украинским или русским - сейчас не важно; прежде должен наступить мир!»
…- Вот за такое самоуправство и взяли меня, когда российские войска пришли. Хотели расстрелять. Но побоялись. Вдруг народ поднимется. Гражданский протест, новая смута… У граждан города я был популярен, поскольку защищал бесправный люд и его имущество от разграбления… - Карданов усмехнулся, посмотрел на Галину и опять прочитал на ее лице некоторую отрешенность. Она ждала, наверное, других объяснений, не военных, не стратегических, - личных. - Предложили мне тогда немедленно покинуть Приднестровье, а заодно и Молдову, чтобы не дразнить гусей. Навсегда! Посадили в «воронок» - и к украинской границе… А здесь чтоб я и носу не показывал.
Он взглянул на нее, и в ее глазах прочитал немой вопрос:
«А как же я? Обо мне ты забыл?»
Карданов ответил:
- Тебя я не хотел подставлять, думал, что и в России они могут дотянуться до меня. Зачем тебе лишние переживания? Да и куда я уезжал? В поле. Ни кола, ни двора. Кому захочется тащиться неизвестно куда… А у тебя здесь все же хозяйство, свой дом. Разве мог я позвать тебя в никуда? - Он вроде и не спрашивал ее. И не ждал ответа. Карданов давно уже ответил себе сам, еще тогда, когда, сжимая зубы от отчаяния, покидал родной край, родную землю, все свое родное, политое кровью своей и своих товарищей. Уходил он тогда почти что в бега…
И сейчас разом представились ему его скитания по России. Он, легендарный комбат, кочевал изгоем по бескрайним просторам российским: от Мурманска до Камчатки. Рыбачил в артелях, бил зверя в охотничьем загототряде, сплавлял лес…
- Жил по углам, семьи так и не создал… - рассказывал Карданов. Он не оправдывался перед Галиной, но чувствовал свою неловкость и хотел, чтобы его поняли. - Тогда было время какое-то шалое. Всем почему-то казалось, что вот будет свобода, независимость… незалежность… и все сразу пойдет, как по маслу, образуется и наладится… Что вроде как самое главное - самоопределение. И наступит рай. - Карданов вздохнул, огляделся исподлобья и тут заметил на стене фотопортрет молодого человека. - Не наступил рай. Вон и в России опомнились. Раздробили страну, а теперь локти кусают… Никто от этого не выиграл. Только враги… - Карданов кивнул на фото. - Кто этот парень?
- Это мой сын, - ответила Галина. - Он сейчас в Кишиневе. Учится в университете.
- Сколько ему?
- Девятнадцать…
Словно переступая через что-то, Карданов спросил, тихо и осторожно:
- Кто его отец?
- Его убили, - сухо, коротко, чеканно ответила Галина. - Убили на войне. Тогда, двадцать лет назад… Больше не спрашивай меня ни о чем!
Майор замер. Будто враз пролетели годы перед глазами, все те пустые годы скитаний. А потом опять появилось ощущение запаха пожарищ, следов крови на земле, повсюду - разбитые дома с торчащими из бетонных перекрытий кривыми венами арматуры… И он, майор Карданов, никому не нужный, никем не понятый, воюющий «за народ», оставивший Галину одну, одну с ребенком, с его ребенком! Это Карданов понял сразу.
- Ты извини, Юра, мне нужно кое-что приготовить. Скоро муж из рейса вернется. Он водитель… Я очень