====== Чего боится Тони? ======

Мысли в голове — странная субстанция, не поддающаяся ни логичному анализу, ни разумному объяснению. Тони, привыкшему быть хозяином своей судьбы, своего тела и своей души, крайне сложно смириться с тем, что над чем-то из этого он уже не властен. Ведь все чаще и чаще эти проклятые мысли возвращаются к тому давнему, и казалось бы, полузабытому разговору.

Это было давно, еще до того…

Вернее, до — «Того».

Как-то само собой повелось так, что эту историю с Таносом стали именовать просто «То».

До «Того», после «Того», во время «Того».

Последнее — исключительно для избранных. Для тех, кто пережил это самое «То», но каждую секунду подыхал снова и снова, сам разлетаясь пеплом и не понимая, почему же боль не проходит, ведь мертвое болеть не может! И как после вот этого называть то, что перевернуло их всех, смяло и оставило подыхать заживо, издевательски не даруя блаженство вечного покоя? Война? Стычка? Инцидент? Не смешите. И не кощунствуйте.

«То». Просто «То».

То, что нельзя называть.

Волан-де-Морт завистливо курит в уголке…

Так что да, этот разговор, конечно, тоже был до «Того» — после им было уже не до разговоров. А тогда это были обычные посиделки команды после не самой сложной миссии.

Авангард террористов неторопливо полз по горам с допотопным оружием, когда Роуди, аки ангел мщения, спустился к ним с небес в грозном гуле, вздымая в потоках восходящего воздуха пыль и камни. Этого страшного видения хватило, чтобы они выпучили глаза и немедленно пошвыряли свой немудрящий арсенал на землю. А всю дальнейшую работу за Мстителей по сути сделал расплющенный в лепешку камень, который Стив просто хотел сдвинуть в сторону, чтобы тот не загораживал узкий проход в ущелье. До печенок пораженные, они тут же наперебой принялись выкладывать месторасположение их штаба и все планы командира, которого горячо окрестили отребьем шакала, сбившим их, правоверных сынов Аллаха, с пути истинного.

На отребье шакала и его многочисленную, но бестолковую охрану хватило того же Стива, Наташи и Тони, который, если честно, даже размяться, как следует, не успел, чем остался не вполне удовлетворен.

И не иначе, как именно поэтому, он оказался тем самым гадом, что заметил в огненных волосах Наташи серебристую ниточку и во всеуслышание ехидно воскликнул:

— Романофф, да ты никак седеешь? Неужели и ты подвластна законам этого беспощадного времени?!

Он еще не успел закончить свою тираду, как здравомыслие отвесило ему хорошего пинка, с запозданием напоминая, что Наташа вполне способна за такое придушить его одними голыми… Нет, не руками, а ногами. Тони, разумеется, был ценителем обнаженных женских ножек, но близкое знакомство с безусловно прекрасными ногами Наташи Романовой никогда не входило в его планы.

В планы самой Наташи, видимо, тоже, ибо она только явственно скрипнула зубами, невесть откуда выхватила миниатюрное зеркальце и остервенело вырвала проклятый волосок.

— Вау, — протянул поневоле впечатленный молниеносностью манипуляций Тони, пока все прочие молчали, видимо, не зная, как реагировать, — неужели наша прекрасная леди шпионка боится старости?

Он сам понимал, что за подобное точно заслуживает немедленной поджарки на костре русского гнева, но чертик на левом плече, которому в быстротечной заварушке явно не хватило подпитки, отчаянно зудел и толкал на безумства.

— Не всем же быть вечно молодыми, как ты, Старк, — наконец разомкнула губы Наташа, удивительно ровно цедя слова, — да, боюсь, представляешь? Не хочу стареть, разве это странно? Ведь все мы чего-то боимся, правда же?

В комнате, где еще несколько минут царило уютное веселье, повисла тягучая тишина, которую вдруг разбил совершенно обычный, спокойный голос Брюса.

— Я боюсь, что однажды Халк не захочет уходить, и Брюс больше никогда не вернется. Мне это даже снится иногда. И когда просыпаюсь, я даже не чувствую облегчения.

«Пиздец, приехали», — ошеломленно и тоскливо подумал Тони.

В следующие десять минут выяснилось, что Клинт больше всего боится за свою семью (как неожиданно, кто бы мог подумать!), Стив боится вновь уснуть на семьдесят лет и опять, проснувшись, не застать никого из друзей, а самым страшным страхом Тора оказалось однажды не суметь вернуться в Асгард (а вот это и впрямь было неожиданно).

И, конечно же, все неизбежно свелось к тому, что компания выжидательно уставилась на Тони.

«Чего смотрим? — хотелось недовольно съязвить ему. — Я в вашем спонтанном душевном стриптизе принимать участие не собираюсь. Мне больше по душе реальный, причем я предпочитаю не показывать его, а смотреть. Вот, помнится, в прошлом месяце…».

А потом он глянул на угрюмо накручивающую на палец прядь Наташу, на мрачно уставившегося в стол Клинта, на Тора, залпом опрокинувшего бокал своего пойла из хрен-знает-каких бочек, и сам не ожидая того, тяжело уронил:

— Больше всего я боюсь остаться один.

И вот сейчас, столько лет спустя, он все чаще и чаще задумывается, каким бы теперь был его ответ.

Чего боится Тони Старк, Железный Человек, Герой и Спаситель Вселенной?

Да много чего на самом деле. Самому-то себе признаться не стыдно, это ж не Наташа прожигает взглядом своих пронзительных глаз, и не Стив смотрит с всепониманием и почти всепрощением.

Страшно подвести их всех. Никогда, до самой последней минуты своего бренного существования ему не забыть то видение Ванды, от которого до сих пор хочется выколоть себе глаза: а вдруг поможет больше не видеть?!

Страшно однажды не успеть к открытию очередного портала и, бессильно сжимая кулаки, с другого конца земного шара слушать затихающие мольбы о помощи.

Страшно однажды вновь столкнуться с психом, возомнившим себя Благодетелем Вселенной. Не злодеем — нет, злодеи трусливы и уязвимы, а вот те, кто бросается творить добро, заранее за всех определяя, что Хорошо и что Плохо, отныне внушают безотчетный ужас.

Но все это не пугает Железного человека.

Главный страх Тони Старка отныне и навсегда обозначен четко, вытравлен на жалко трепыхающемся сердце и выжжен на ладонях серым пеплом, что разъедает человеческую плоть и душу хуже любой кислоты.

Больше всего на свете Тони боится вновь потерять Питера.