и его хозяин. Также он был умнее того, а, следовательно, опаснее. Мистер Мэнли ни за что не хотел бы, чтобы Хатчингс смотрел на него с такой злобой, с какой тот посмотрел на своего хозяина. Несомненно, самообладания у дворецкого было гораздо больше, чем у лорда Лаудуотера, но если ему когда-нибудь случится выйти из себя, то лорду придется очень и очень плохо.

Секретарю было бы интересно найти в архивах Лаудуотера общего предка, человека, от которого они оба произошли. Ему казалось, что это, должно быть, третий барон. Во всяком случае, у них обоих были такие же, как у барона, голубые глаза навыкате, хотя на его портрете эта черта определенно была сглажена естественной обходительностью модного портретиста. Стоит ли тратить свое время на то, чтобы просмотреть упоминания о третьем лорде Лаудуотере? Мистер Мэнли решил, что, если у него найдется достаточно свободного времени, он этим займется. Затем он подумал, что рад уходу Хатчингса — дворецкий был с ним не слишком учтив. Наконец секретарь начал отвечать на письма.

Закончив с письмами, он взял чек от биржевого маклера и с мрачной задумчивостью изучил его. Мистер Мэнли еще никогда не видел чека на такую большую сумму, и он его заинтересовал. Затем он написал короткую записку с инструкциями для банкиров лорда Лаудуотера. Чернила в его авторучке закончились, поэтому он поставил подпись той ручкой, которой лорд Лаудуотер ранее подписал чек. Положив чек в конверт с уже надписанным адресом, секретарь наклеил марки на все письма, отнес их к почтовому ящику, стоявшему на столе в холле, через библиотеку вышел в сад и лениво закурил. Затем он вернулся в библиотеку и продолжил составлять каталог книг, начав с места, где остановился накануне. Он часто прерывался, чтобы углубиться в очередную книгу, прежде чем занести ее в каталог. Он не был приверженцем работы на скорую руку.

Глава II

Когда лорд Лаудуотер явился к обеду, его настроение улучшилось по сравнению с тем, каким оно было после завтрака. Он проехал восемь миль вокруг своих владений, и поездка успокоила его больное место — печень. Леди Лаудуотер позаботилась о том, чтобы закрыть Мелхиседека в своем будуаре. Джеймс Хатчингс не пожелал видеть ни багровое лицо, ни прямую спину хозяина и поручил прислуживать за столом первому и второму лакеям, Уилкинсу и Холлоуэю. Как следствие, лорд Лаудуотер смог без всяких беспокойств и потрясений сосредоточиться на поглощении еды, что он и сделал. Стряпня в замке всегда была превосходной, ведь если это было не так, лорд посылал за поваром и беседовал с ним.

За обедом разговоры почти не велись — леди Лаудуотер, не считая редких случаев, когда дело касалось важных вопросов, никогда не заговаривала с мужем первой. Дело было не в том, что она была пленена властными манерами своего мужа — она просто не хотела слышать его голос. Кроме того, она не считала безопасным самой начинать разговор, так как муж по малейшему поводу мог оскорбиться ее словами. К тому же на этот раз ей было нечего сказать ему.

В действительности, все эти трапезы с мужем, проходившие практически в полном молчании, сделали ее почти гурманом. Еда, естественный важнейший фактор, стала по-настоящему важнейшим фактором в их совместных приемах пищи. Она пришла к выводу, что это было единственным преимуществом, которое она получила от своего брака.

Но за обедом в этот день леди Лаудуотер не обращала на пищу того обычного внимания, которого та заслуживала. Ее мысли постоянно обращались к полковнику Грею. Она размышляла, что он расскажет ей о ней самой после обеда. Он всегда открывал в ней возможности, которых она сама никогда в себе не замечала. Она осознавала их наличие только после того, как он обращал на них внимание; тогда они становились очевидными. Он также всегда находил в ней что-то новое и привлекательное: что-то в ее глазах, губах, волосах, фигуре… О каждом таком открытии он незамедлительно сообщал ей с истинным энтузиазмом первооткрывателя. Конечно, ему не стоило бы этого делать; это действительно было неправильно. Но он заверял ее, что ничего не может с собой поделать — ведь он не может удержаться от того, чтобы сказать правду. Поскольку это была давняя, теперь уже глубоко укоренившаяся привычка, было бесполезно сурово упрекать его за откровенность. И она не упрекала.

Лорд Лаудуотер, со своей стороны, тоже мало что мог сказать жене. Ей ведь нравился кот Мелхиседек, и она была равнодушна к лошадям. Большую часть обеда лорд едва осознавал, что она сидит по другую сторону стола. Впрочем, занятый поглощением пищи, он вообще терял связь с окружающим миром. Лишь один раз, когда Холлоуэй забирал у него пустую тарелку, лорд сказал жене, что видел лиса на Уинди-Ридж. Следующая его фраза была произнесена, когда Холлоуэй подал ему сырные палочки: лорд рассказал ей о том, что черный жеребенок Веселой Бэлл простудился. К брошенным в ответ репликам жены «О, правда?» и «Неужели?» лорд остался глух и не продолжил разговора.

Однако затем лорд Лаудуотер разразился красноречивым монологом. Уилкинс подал им обоим по бокалу портвейна к сырным палочкам. Покончив с палочками, лорд Лаудуотер сделал большой глоток из бокала и, смакуя, покатал портвейн во рту, после чего проглотил его с ужасной гримасой. Тут лорд ударил по столу кулаком и страшно, отчаянно заревел:

— Отдает пробкой! Он отдает пробкой! Это все мерзавец Хатчингс! Это его проделки из-за того, что я уволил его! И вот он нарочно пакостит, негодяй! Теперь я засажу его в тюрьму! Провалиться мне на месте, если не засажу!

— Я принесу другую бутылку, милорд, — сказал Уилкинс, схватив графин и поспешив к выходу.

— Принеси! Да побыстрее! И скажи этому негодяю, что я засажу его в тюрьму! — кричал лорд.

Уилкинс вылетел из комнаты с графином злосчастного портвейна в руках; Холлоуэй также поспешил ему на помощь.

Леди Лаудуотер отпила немного портвейна из своего бокала. Она была не склонна верить кому-либо на слово в чем бы то ни было, если могла убедиться в этом сама. Затем она сделала еще глоток и, наконец, спросила:

— Ты уверен, что вино отдает пробкой?

Отдающее пробкой вино в конце прекрасного обеда станет тяжелым ударом для любого человека, а в особенности для столь чувствительного к таким вещам человека, как лорд Лаудуотер.

— Уверен ли я? Что? Уверен ли я? Да! Я уверен, глупая женщина! — взревел лорд в ответ. — Что ты знаешь о вине? Говори о том, в чем разбираешься!

Лицо леди Лаудуотер слегка исказила ненависть, которая заставила ее покраснеть. Она никогда не привыкнет к тому, что на нее так кричат и обвиняют в глупости. В очередной раз ей