Владимир Ягунин
АЛЕКСАНДР ОДОЕВСКИЙ

*

© Издательство «Молодая гвардия», 1980 г.

«В 1825 году Россия впервые видела революционное движение против царизма…»^[1]

Через много лет их — первых революционеров России — назовут декабристами.

Они решились выступить, хоть многие из них предполагали неудачу. Но Россию необходимо было разбудить. Необходимо было поднять голос против самодержавия, против крепостного права, за свободу и просвещение народа.

«Тайное общество наше отнюдь не было крамольным, но политическим, — заявил следственной комиссии один из них — Гавриил Батеньков. — Оно, выключая разве немногих, состояло из людей, копии Россия всегда будет гордиться… Цель покушения не была ничтожна, ибо она клонилась к тому, чтоб, ежели не оспаривать, то, по крайней мере, привести в борение права народа и права самодержавия; ежели не иметь успеха, то, по крайней мере, оставить историческое воспоминание. Никто из членов не имел своекорыстных видов. Покушение 14 декабря не мятеж… но первый в России опыт революции политической… Чем менее была горсть людей, его предпринявших, тем славнее для них, ибо, хотя по несоразмерности сил и по недостатку лиц, готовых для подобных дел, глас свободы раздавался не долее нескольких часов, но и то приятно, что он раздавался».

«Глас свободы» раздался и был услышан Россией.

«Пушки на Исаакиевской площади разбудили целое поколение». — пророчески объявил А. И. Герцен, представлявший это новое поколение.

Основав вместе с Н. П. Огаревым Вольную русскую типографию, он на обложке «Полярной звезды» поместил профили пяти казненных декабристов.

Он подхватил выпавшее из их рук знамя.

«Нашими устами, — писал великий демократ, — говорит Русь мучеников, Русь рудников, Сибири и казематов, Русь Пестеля и Муравьева, Рылеева и Бестужева».

Владимир Ильич Ленин разделил русское революционное движение на три периода

«…мы видим ясно три поколения, три класса, действовавшие в русской революции, — писал он в статье «Памяти Герцена». — Сначала — дворяне и помещики, декабристы и Герцен. Узок круг этих революционеров. Страшно далеки они от народа. Но их дело не пропало. Декабристы разбудили Герцена. Герцен развернул революционную агитацию.

Ее подхватили, расширили, укрепили, закалили революционеры-разночинцы, начиная с Чернышевского и кончая героями «Народной воли». Шире стал круг борцов, ближе их связь с народом. «Молодые штурманы будущей бури» — звал их Герцен. Но это не была еще сама буря.

Буря, это — движение самих масс»^[2].

И движение это нарастало в России. Его возглавила самая революционная партия — партия рабочею класса. Движение масс совершило социалистическую революцию в 1417 году.

Не случайно самая революционная партия России взяла эпиграфом своей первой газеты — ленинской «Искры» — строку из стихотворения Александра Одоевского («Ответ декабристов Пушкину»), отразившего настроение борцов, разбитых, но несломленных, — «…Из искры возгорится пламя».

ГЛАВА ПЕРВАЯ

Юноша с свежей душой выступает на поприще жизни,

Полный пылающих дум, дерзостный в гордых мечтах;

С миром бороться готов и сразить и судьбу и печали!..

В. К. Кюхельбекер

1

Девятого октября 1820 года в три с половиной часа пополуночи княгиня Прасковья Александровна Одоевская, урожденная княжна Одоевская, скончалась.

— Саша! — тихо спросила она перед смертью. — Не дождь ли в городе? Отчего лицо твое мокро?

— Плохо, маменька! Пасмурно…

— Что Иван Сергеевич?

— Он в гостиной. Позвать?

— Не надо, сынок. Ах, вот и он!

Старый князь. Одоевский, войдя в спальню, бессильно прислонился затылком к двери. Он плакал…

— Святой отец приехал, — через некоторое время произнес он.

Желтое похудевшее лицо Прасковьи Александровны дрогнуло.

— Господь с вами, милые!.. — с трудом прошептала она. — Не надо слез. Ах, Саша! — Скрестив на груди тонкие руки, она взглянула на сына и мужа полными уходящей боли глазами и, вздохнув, заснула вечным сном.

— Матушка!..

Ноги у Александра подкосились, он опустился перед покойницей на колени.

— Господи, прими душу рабы божьей!.. — запел появившийся в дверях седой благообразный священник.

— Покинула нас, покинула! — глухо пробормотал старый князь и, всхлипнув, слепо пошел через гостиную в кабинет, тяжело скрипя половицами, вытирая рукавом черного сюртука покрасневшие, слезящиеся глаза.

Черный день этот запомнился Александру Одоевскому на всю жизнь. На всю его короткую жизнь…

…Ночью над Петербургом плыла полная луна.

Маслянисто блестела, подрагивая на низовом ветру, стынущая Нева. На бастионах Петропавловской крепости глухо и простуженно перекликались часовые.

В большом опустевшем доме горела желтая свеча. Сидевший за столом высокий юноша, разбитый несчастьем и соболезнованиями родных, лихорадочно наносил на чистом листе бумаги летучие женские силуэты. Стройная фигура… тонкий овал лица… большие грустные глаза… Бедная!

— Саша, ты не спишь?

— Нет, отец.

Иван Сергеевич посмотрел на осунувшееся лицо сына и покачал головой. Давно ли появился в его семье этот красивый большеглазый мальчик? Давно ль с волнением услышал он его голос? Увидел измученное, но счастливое лицо жены — женщины, любившей его болезненно и безмерно?..

На счастье жизнь дана нам или на горе? Как пере-несть тяжелые удары судьбы? Как вырастить сына достойным славного отечества? Сына, казалось, вчера возвестившего о своем появлении на этом свете первым нетерпеливым криком.

— Милостивый государь, князь Иван Сергеевич! Позвольте поздравить вас!..

— С сыном Александром? — не веря, воскликнул он.

— С первенцем, ваше превосходительство!

— Никита! Шампанского! Нет-нет, не отговаривайтесь, доктор! Вы непременно пообедаете с нами. А как княгиня?

— Слаба еще, но чувствует себя удовлетворительно.

— Виват князю Александру Ивановичу!..

Случилось это в 1802 году, месяца ноября 26-го числа, в доме № 40 на Петербургской стороне нашей Северной Пальмиры.

— Князь Александр! Где вы?

А он бежит по мокрой траве, счастливый, что отделался от ласковых рук матушки и назойливых нянек, бежит к Нерли, над прозрачной водой которой растерянно повисло утреннее