индейца или чернокожего латино-американца. Мифом, который не поддаётся рациональному осмыслению. В творчестве латиноамериканских писателей «магическое», рождённое народным воображением, переплетается с действительностью, отражающей объективные закономерности развития общества, и замешивается на звуковом, смысловом и образном богатстве языка. «Воистину, это — алхимия», — скажет о латиноамериканской литературе гватемальский писатель Мигель Анхель Астуриас в своей речи на церемонии вручения ему в 1967 г. Нобелевской премии. Во многом именно здесь надо искать истоки современного китайского галлюцинаторного реализма.

Хань Шаогун — писатель из Хунани — был первым, кто определил проблему восстановления связей с истоками национальной культуры как масштабную. В эссе «Корни литературы» он отмечает, что эрозия региональной культуры происходила и до новейшего времени, но была усилена Движением 4 мая, а затем и «культурной революцией». «Если у литературы есть корни, — говорит Хань Шаогун, — эти корни должны быть глубоко посажены в почву традиционной национальной культуры».

Пристальное внимание к традиционной национальной культуре в сочетании с интересом к тому, что находится «на пике» в западной литературе, раздвинуло писательские горизонты, способствовало развитию литературных концепций, революционному обновлению творческих методов. Стиль произведений писателей, занятых поисками «корней», освободился от непременной привязки к социальной проблематике и обрёл определённую независимость. Можно выделить три подхода к реализации предпринятых писателями поисков. Первый предполагает поиски ядра традиционной культуры через возобновление знакомства с национальным литературным наследием. Второй ведёт к восприятию духа природы, которая превращается в своеобразный энергетический источник, столь необходимый современному городскому человеку. Третий, при котором проникновение в глубинные пласты национальной психологии и культуры отфильтровывается современным сознанием, весьма критически оценивающим нынешнее состояние общества, ярко выражен в повести Хань Шаогуна «Папапа».

Обитатели выдуманного Хань Шаогуном мира в повести «Папапа» — жители отдалённой, отсталой горной деревни — представители некой примитивной, очень изолированной культуры, потомки мифического Синтяня. Центральный персонаж по имени Бинцзай — мальчик, страдающий умственной и физической отсталостью, живущий вдвоём с матерью. Из-за сильной засухи между деревней, в которой живёт Бинцзай, и соседней деревней возникают кровавые стычки, поводом к которым служит местное суеверие. В конце концов, потеряв надежду, жители деревни, напоив ядом старых и больных, отправляются искать новое место для поселения, как сотни лет назад сделали их предки. Повесть Хань Шаогуна — сложное, многоплановое, насыщенное всевозможными символами произведение. Такое произведение не поддаётся исчерпывающей интерпретации, как не поддаётся исчерпывающей интерпретации символ. Культурные реминисценции, необыкновенные фантазии, яркие зрительные образы, причудливые языковые формы являются своего рода «картами и шифрами» если не всей Вселенной, как у Борхеса, то, по крайней мере, Поднебесной — Китая. В повести Хань Шаогуна «Папапа» Бинцзай — крест, карма, судьба, фатум для жителей деревни Цзитоучжай, подобно тому, как прошлое — возобновляющаяся, неотъемлемая, неизбывная, наконец, не вытравляемая никак и ничем часть современного Китая.

Хань Шаогун — один из тех молодых писателей, которые в середине 1980-х годов оказались в центре внимания китайских читателей и критиков. Его работы того времени включают в себя несколько сборников повестей, рассказов, критических эссе. Он — автор сценария фильма по собственному рассказу «Бамбук на ветру», который был снят в 1984 г., а также автор перевода на китайский язык романа Милана Кундеры «Невыносимая лёгкость бытия». Во второй половине 1990-х гг. увидел свет его нашумевший роман «Мацяоский словарь».

Повесть Хань Шаогуна «Папапа» завораживает читателей магией мифологических знаков, образов, символов и считается одним из самых загадочных произведений современной китайской литературы. Первой реакцией, которую вызвал у критиков умственно отсталый герой «Папапа», было недоумение. Китайский критик Ли Цинси выразил чувства многих своих коллег, сказав: «Хань Шаогун забавляется, показывая нам героя, ничего собой не представляющего, — дурачка. Мы не знаем, что и думать о нём». Все признают символическое значение этой повести, а Бинцзая считают братом знаменитого лусиневского Акью и, таким образом, воплощением китайского национального характера. Совершенно очевидна связь героя «Папапа» и с фолкнеровским Бенджи из романа «Шум и ярость» (на это указывает, в том числе, и созвучие имён главных героев). Некоторые читатели и критики рассматривали повесть в общем контексте китайской культуры, усматривая в варварских ритуалах и умственной отсталости главного героя «символ примитивных, ущербных аспектов национального сознания». По мнению других, умственно отсталый мальчик символизирует ущербность человеческого существования в целом.

Все эти трактовки в высшей степени уместны. Они в той или иной степени сопряжены с понятиями «миф» и «архетип». Хань Шаогун в «Папапа» пытается постичь жизнь посредством мифа. Он стремится к деперсонализации, к неслучайному, а потому в поисках прообразов обращается к истории, литературе, мифологии. Эти поиски и наблюдения за жизнью крестьян во время «культурной революции» приводят его к идее цикличного, замкнутого времени, вечно возвращающегося к своим истокам. Своеобразным эпиграфом к повести «Папапа» может служить короткий, всего в несколько строк, рассказ X. Л. Борхеса «Тема». Цезарь, увидев своего любимца, а возможно и сына, среди нападавших на него с кинжалами людей, восклицает: «И ты, сын мой!» Борхес, напомнив, что этот патетический возглас был воспроизведён Шекспиром и Кеведо, замечает, что «судьба охотно повторяется в вариантах и параллелях». Поэтому слова Цезаря повторились уже совершенно в иное время и в иной среде, девятнадцать столетий спустя, когда в провинции Буэнос-Айрес «на одного гаучо набрасываются с ножами его собратья. Упав, он узнаёт среди них своего крестника и говорит ему с незлобным упрёком и спокойным удивлением: „Ты-то… зачем?“ Его убивают, а он и не ведает, что умирает, дабы история повторилась».

В повести «Папапа» Хань Шаогуна отчётливо развёрнуты тема симметрии времени и пространства, идеи двойника и циркулярного времени.

Обитатели выдуманного Хань Шаогуном мира