Ко всему привыкаешь…
А бессонница мерно орудует
Гипнотической тягой луны и воды,
Омывающей зеркало
С внутренней — северной — части.
Отражения спящих там дышат на льды
Анти-времени, скованном в анти-пространстве.
И пишу о земле — той, обратной, ее стороне,
Где блуждают сгоревшие звезды.
Все бессонницы тянутся к ней,
Все вопросы.
Их встречает молчанье снегов —
Белых подушек,
Под которыми выводки снов —
Кораблей потонувших —
Бредят, что
Их поднимут со дна
Зазеркалий,
Снаряжая сполна
В явь печалей.
* * *
Выброшена,
Словно раковина на берег.
Слух болеет воспаленьем мембран,
Испытывающих перегрузку от истерик,
Которые устраивает во мне океан.
Это музыка,
Тщательно забытая каждым,
Кто блуждает по берегу
В поисках выброшенных глубин.
Но потерявшему память
Что толку, что мы расскажем,
Как он связан с собою?
Он снова вернется один
Из истории
С неводом умерших версий,
Где уполз океан сквозь сетчатку отверстий,
Будто образ,
Покинувший полотно сонатин.
* * *
Последний вечер. В сиреневый свет
Нарядилась моя гора.
Со склонов мне машут все, кто воспет.
— Прощайте, — шепчу, — пора!
На вершине торжественно зажигается Марс
В их, разумеется, честь.
А меня можно выдумать тысячу раз
И как угодно прочесть.
* * *
Вдруг эта мысль на пробужденье,
Как ток в сознанье, что уже
Привыкло к вечной перемене
Во всём — в природе и душе.
Не нужно знать о сменах больше,
Чем пожелтевшая листва,
Что на ветру слагает: «бо-же»,
Не осмысляя существа.
И разум в этом — чуждый, лишний.
Его стремление понять,
Упрётся в сердцевину жизни,
Где ноль, мигая, гонит вспять.
И по часов глухому стуку
Внутри виска, где бьётся марш,
Протянешь на прощанье руку
И что-то быстро передашь.
И выйдешь в явь, как вихрь — в воронку,
Как в землю быстрые дожди.
И будет ночь твердить вдогонку:
«Иди. Иди. Иди. Иди».
* * *
Собор поглощает полностью
Боренье звуков, в миру активных.
Боги витают в невесомости
Органной музыки. На картинах
Полное нарушение гравитации.
Становишься коленями на мрамор,
Чтобы с богами подняться в танце.
Но легче тебя — жара, и аккомпаниатор
Исполняет прелюдию
Облаку твоего тепла.
Остывая, оно поднимается в купола,
Надувает их
И отпускает в небесные странствия.
Мадонна прижимает младенца крепче,
Показывает ему пролетающие государства
И объясняет что-то
На фламандском наречье.
* * *
Постояли, оплакали. Всё как в прозе.
Помянули кого-то, кем он и не был.
Кто-то горстку стихов на прощанье бросил,
И смешалось с землёю,
Что было небом.
Разъезжались,
Немного мучались смыслом
По дороге в своё продолжение, там, где
Остывали уже электронные письма,
Дожидалась жизнь на одной из стадий.
Жил да был — да ушёл, не прощаясь, как бросил.
Нараспашку судьба.
Осень вымела праздник,
Бусы ягод рвала, расплетала косы,
Чтоб закончить вьюгою сказку сказок.
Растворялось пространство, но вечер медлил,
Дописать хотел ещё что-то вроде
Колокольного солнца с отливом медным
И по глади морской — куполов полноводье.
Росчерк света завис, где души не стало,
И сиял до потёмок струной одинокой.
И вздохнул кто-то: «Ангел отбился от стаи».
Город в ночь погружался подводной лодкой.
* * *
Пустое время — безразличный ангел,
Прозрачный, узкий, издали похожий
На вазу с очень белыми цветами
Без запаха, как будто бы бумага.
Прищуришься — и можешь наблюдать,
Как мир стоит, немного удлинённый,
На ангела фламинговой ноге.
Похожая на стеклодува туча
Дождь выдувает разной толщины.
Он клейко обволакивает шляпы,
Зонты, плащи. Друг друга опасаясь,
Прохожие идут на расстоянье,
Чтоб от прикосновенья не разбиться.
Мне хорошо в такое время спится.
ОБЛЕДЕНЕНИЕ
Там город за окном — обледеневший, чёрный,
Как пращур городов цветущих и живых.
Зачёркивает тьму
Над тяжкой снежной кроной
Искрящих проводов молниеносный штрих.
Я слушаю, как всё
Ломается и стонет,
Как будто стала смерть
Немыслимым трудом,
Как будто город — миф,
А ночь — рубеж историй,
А свитком буду я,
А манускриптом — дом.
Скрипит какой-то ствол,
Отторгнутый корнями.
Он пал — как человек,
Хотя и рос — как ствол.
И что за новый смысл
Открылся в этой драме?
И был ли в этом смысл
Иль только — произвол?
* * *
Быстрый день междометием
Из истории выпорхнул.
Был ли — не был на свете он
Между вдохом и выдохом?
И в каком измерении
Познаёт в неподвижности
Относительность времени,
Относительность жизни он?
Всё догадки и домыслы —
От судьбы до случайности.
Из далёкого космоса
Только Мысль возвращается.
Так и связаны с нею мы.
И в её милосердии —
Относительность времени,
Относительность смерти.
КОЛЫБЕЛЬНАЯ
Ах, ухватиться б за подол заката
И плыть, и плыть — туда, где не объято
Никем, пространство жмётся на краю