по четырнадцать, во всяком случае не многим больше; я был почти уверен, что увижу их обоих послезавтра на празднике совершеннолетия в костюмах и при галстуках. Но в ту минуту меня это мало заботило. Для виду я прошел еще с сотню шагов по дороге и, скрывшись за густой посадкой, сунул чемоданчик в щель между двумя тесно растущими соснами и нырнул в чащу. Я проделал все это легко и просто, ибо нигде так хорошо не ориентируешься, как в местах, знакомых с детства. Вскоре меж низкорослых сосенок я увидел светлую полосу песчаного вала. Его вершина была изрыта дикими кроликами, копавшимися в мягкой подстилке из сосновых игл, а может, даже лисой. Во всяком случае, я перемахнул через вал совершенно бесшумно и очутился в ложбинке, где несколько десятков лет назад свистели и впивались в мишень пули. Теперь оставалось преодолеть второй вал; это надо было сделать с величайшей осторожностью, чтобы подобраться к мальчишкам как можно ближе, не спугнув их прежде времени.
В моем мозгу засело и все время прокручивалось одно и то же: ну, я вам сейчас покажу!
Но вдруг, уже добравшись до середины вала, я наткнулся на черную базальтовую глыбу, по величине и форме схожую с наковальней. По ее гладкой поверхности извивались светло-желтые прожилки, образуя странную, причудливую сетку, не имеющую ни средоточия, ни вообще какой-либо системы. Я замер на корточках, рассматривая камень, потом вспомнил его и похолодел. Только над ним одним годы пролетели, не оставив следа. Деревья вокруг стали выше, слой полусгнивших сосновых игл на валах толще, опоры под навесом одряхлели и накренились, из каменной кладки стены, перед которой некогда торчали мишени, непрерывно сыпался песок. А глыба была такая же, как всегда, как двадцать лет назад, когда я вот так же сидел перед ней на корточках. И вдруг, как по мановению волшебной палочки, все ожило в моей памяти; светло-желтый лабиринт на камне перемешал мои мысли и связал их заново в сеть, в которой прошлое забилось, как пойманная рыба.
Итак, двадцать лет назад я точно так же сидел, притаясь на этом самом месте, и точно так, как сейчас, старался не произвести ни малейшего шума. Но тогда ползание по-пластунски давалось мне куда легче; в ту пору мне как раз стукнуло двенадцать, я был жилист и мускулист, и ползание по земле для меня было делом вполне привычным. Умение ползать в те дни было просто необходимо. Ибо с неба пикировали самолеты, за лесом грохотали тяжелые орудия, над деревней со свистом пролетали заплутавшие снаряды и взрывались в рыбных прудах неподалеку. И с теми, кто не был всегда настороже и не умел быстро и ловко укрываться в щелях, вырытых вдоль дорог, могло приключиться несчастье.
Я в деталях восстановил в памяти всю обстановку той поры, но точной даты вспомнить не мог. Знаю лишь, что это было примерно на пасху, потому что именно к этому времени вся наша жизнь переломилась. Фронт подступал с востока все ближе и ближе к нашим местам, все вокруг было забито солдатами и военной техникой. Старикам из нашей деревни и мальчишкам, с которыми я лишь полгода назад играл в разбойников, выдали винтовки и фаустпатроны. Мы, младшие, глядели на них с завистью. И вот в один из тех дней два четырнадцатилетних подростка из нашей деревни укрылись за валом старого стрельбища, а меня прогнали, считая, что у меня еще нос не дорос для тех дел, которые они собрались обсуждать. Но я не отступился; прокравшись вдоль стрельбища, я обогнул его, с легкостью перемахнул через задний вал и прополз на животе до черной базальтовой глыбы в светло-желтой сетке прожилок. Там я затаился и подслушал рас-говор подростков, из которого понял, что они решили следующей ночью на свой страх и риск выступить в поход на врага. Тут-то они всем докажут, что уже большие и могут сражаться не хуже взрослых. Один из них сообщил отрывистой скороговоркой, что стянул с военной машины пистолет «08». Второй несколько сконфуженно признался, что обзавелся лишь острым туристским ножом. Одеться они решили в черную зимнюю форму молодежных отрядов.
«С ремнем и портупеей!» — строго приказал первый. А второй заметил в раздумье: «Гранат бы где достать!»
Я слушал их разговор затаив дыхание. Еще десять минут назад я жестоко поссорился с ними из-за того, что меня отстранили как недоростка, теперь я их боготворил. Как много значит разница в два года! Эти двое плевали на взрослых и на их законы и шли на войну сами по себе. Не нужен им ни фольксштурм, ни родительское благословение. Вот настоящий германский дух! Сгорая от зависти, я все же чувствовал, что эти два года разницы в возрасте создавали между нами непреодолимую пропасть. И причастность к их тайне почитал за великую честь для себя. А поэтому тихонько отполз в сторону, вернулся в деревню и до самой ночи не проронил ни единого слова: боялся, что, заговорив с кем-нибудь, я — просто от распиравшего меня восхищения их смелым замыслом — не смогу удержаться и проболтаюсь. На следующее утро этих двоих хватились. Их ждут и поныне…
Многое изменилось с тех пор, как они сгинули. А глыба осталась такой, как была. Замысловатый лабиринт на ее поверхности по-прежнему задает нам загадки, хотя интерес к нему со временем упал. И за валом опять укрылись двое мальчишек, замышляя что-то секретное. Я же сползаю назад, тихонько перепрыгиваю через второй вал и неслышно удаляюсь. Пусть их куют свои тайные замыслы. Может, они задумали свести с кем-то счеты, устроив у него под окнами ночную пальбу. Это называется у нас пасхальным салютом. Или решают, какую из девчонок облить водой утром первого дня пасхи. Что бы ни было у них на уме, их можно спокойно предоставить самим себе. Они способны на детскую шалость, но не на проступок, ведущий к преступлению. Для этого они просто слишком многое понимают.
И то, чего не смогли добиться солнце, птицы и цветы, свершилось, как только я это понял. Я почувствовал, что мелочная раздражительность, мучившая меня с самого утра, улеглась и наконец-то уступила место праздничному настроению, вполне уместному в такой день.
Перевод Е. Михелевич.
Перевод Е. Михелевич.
