спаслись один из всей команды?

— К сожалению...

— И «Пестрая корова» пошла ко дну пос­ле столкновения с немцем?

— Да.

— И в память об этом вы открыли кабак для немцев?

Манинг сощурил свои очень светлые, поч­ти белые глаза и сплюнул на пол. Ему, ка­жется, надоел этот странный разговор.

— У каждого своя реклама,— сказал он жестко. — А теперь, молодой человек, при­шла моя очередь задавать дурацкие вопро­сы. Кто вы такой? Почему вы прихо­дите в чужое заведение и учиняете допрос? Кто дал вам право пытать честного че­ловека?

— Меня зовут ван Эгмонт.

Седые брови Манинга сошлись на перено­сице. Такого ответа он не ожидал.

— Вы сын капитана ван Эгмонта? Вы Гай?!

— Да. Показать паспорт?

Но Манинг, сделавшись вдруг еще крас­нее прежнего, повернулся к полуоткрытой двери на кухню и заорал так, словно его резали:

— Вильма-а-а!

Ему откликнулся тоненький девичий голо­сок:

— Что-о-о?

— Иди сюда!

Из двери вышла маленькая белокурая де­вушка с голубыми глазами.

— Обслуживай гостей,— приказал Ма­нинг.— Я ушел в банк. — Он поглядел на Гая, кивнул на дверь: — Идемте, прошу вас.

Гай тоже не ожидал такого поворота бе­седы, но, не раздумывая, слез с табурета, взял чемодан и последовал за хозяином, уже громыхавшим по длинному узкому ко­ридорчику. Он с некоторым удивлением об­наружил, что вместо левой ноги у Манинга была деревяшка, стесанная от колена книзу на конус, с резиновым набалдашником на конце, простая деревяшка, даже не крашен­ная. Мелькнула мысль о пиратских историях, читанных в далеком детстве...

Манинг толкнул последнюю дверь и про­пустил Гая. Вероятно, это была комната, где хозяин отдыхал, устав от посетителей, а мо­жет, он здесь жил. Широкий диван был за­стелен грубым ворсистым пледом, перед ди­ваном стоял старинный неподъемный стол, у стола — два таких же неподъемных кресла с прямыми высокими спинками. Над дива­ном стену украшал пробковый спасательный круг с надписью «Пестрая корова».

— Садись! — сказал Манинг, хлопнув ла­донью по спинке кресла, а сам, крутанув­шись на деревяшке с неожиданной для сво­ей комплекции ловкостью, метнулся обрат­но к двери и снова заорал: — Вильма-а-а!

Вильма явилась незамедлительно.

— Принеси нам бутылку джина.

Она убежала. Манинг сел на диван, упер руки в колени, широко расставив локти, и посмотрел в глаза Гаю:

— Где же ты пропадал, парень?

Гай сунул руку во внутренний карман пид­жака.

— Извини, я по-свойски, — продолжал, не оправдываясь, а просто объясняя, крас­нолицый Микаэл Манинг. — Мы и с твоим отцом были на «ты»... Он звал меня Мик... Можешь звать так же...

Гай вертел в пальцах пулю, желто-серую, с чуть сплющенной закругленной головкой. Повертел, поставил ее на стол.

— Это что? — сбившись и переведя дыха­ние, довольно наивно спросил Манинг.

— Пуля. — Гай криво усмехнулся.

— Какая пуля? При чем здесь пуля?

— Фашистская пуля.

— Зачем ты ее таскаешь в кармане? — продолжал недоумевать Манинг.

— Чтобы не таскать вот здесь. — Гай дернул левым плечом, ощутив тихую боль.

— Где получил?

— В Испании.

— Ты был в Испании? — раздельно про­изнеся по слогам, изумился Манинг.

Гай убрал пулю в карман и сказал с из­девкой:

— Вполне возможно, стрелял в меня один из ваших клиентов. Вроде тех, что ку­тят там сейчас.

— О-о-о! — Манинг воздел руки горе и не то застонал, не то зарычал.

Тут вошла Вильма, поставила на стол бу­тылку и две рюмки. Вероятно, только ее появление не дало Микаэлу Манингу про­изнести, а Гаю услышать те страшные про­клятия, что знакомы лишь морякам. Она вышла, и Манинг сказал угрюмо:

— Эх, сынок, не надо обижать человека, если ты его плохо знаешь...

Гай почувствовал себя неловко. Похоже было, он и впрямь сказал несправедливые слова.

— Я не хотел вас обидеть... Простите...

Хозяин налил ему и себе, опрокинул свою рюмку в рот, посидел с закрытыми глазами, тихо покачивая головой. Гаю пока­залось, что он сейчас заплачет.

— Все правильно, — с горечью загово­рил Манинг, глядя в пустую рюмку. — Сначала фашистская сволочь топит старого марсофлота и отгрызает ему ногу, а потом этот марсофлот открывает питейное заве­дение для фашистов и рассыпается перед ними, как грошовая шлюха...

Гай молчал, не зная, что тут можно ска­зать.

Манинг поставил рюмку на стол и про­должал как бы для себя одного:

— Но это не все... Надо знать еще кое-что... Надо знать, почему и как потопили эту старую калошу, и двадцать душ коман­ды, и капитана, которого не любил только тот, кто не любил сам себя... Ты ничего не знаешь?

— Абсолютно ничего.

— Тогда слушай... Один темный тип орга­низовал тут компанию по страхованию и затоплению судов... Они так все обстряпа­ли, что «Пестрая корова» была застрахова­на на очень большую сумму... А на борту имела будто бы ценный груз... А потом на­няли угольщик, и он пустил нашу «Пест­рую» ко дну. Хапнули денежки и закрыли контору. Между прочим, тот тип и сейчас жирует в Германии.

— Он немец?

— Он фашист... Отпетая гадина...

— Тогда я вас совсем не понимаю... За­чем же вы открыли бар специально для фашистов?

Микаэл Манинг посмотрел на него, как показалось Гаю, со скрытой усмешкой.

— Ладно, оставим этот вопрос в покое. Скажи лучше, как твои дела?

— Какие у меня дела? Живу...

— Чем собираешься заняться?

— Видно будет...

— Планов нет?

— Отдохну здесь недельки две...

— Заходи, буду рад. У меня кухня хо­рошая.

Они выпили еще по рюмке.

Гай, пообещав наведываться, покинул бар. Он устроился в отеле неподалеку от вокзала, а потом отправился в универмаг: надо было обзавестись гардеробом.

На следующий день он зашел к Манингу позавтракать. В баре опять сидела ком­пания молодых немцев — кажется, тех же самых, что были здесь вчера. А может, других, но очень похожих: такие же аккуратные проборы в напомаженных светлых волосах, тот же надменный гогот. Они были в штатских костюмах, но по все­му чувствовалось, что это офицеры.

Манинг обрадовался ему, проводил в свою комнатку, а Вильма принесла ветчи­ну с горошком,